Или я сейчас умру от счастья - [44]

– Хочешь умереть – умирай, эгоистка, – тихо сказала соседке тетя Ника. – Только о себе думаешь. И моя дочь эгоистка. Нет у нее жалости к матери. Нинель, разве так можно? Разве ты не нужна Роберту? Или он тебе не нужен?

Роберт помнил, как сначала умер старший брат, как потом уехал средний. Как мама сказала ему, что он, Роберт, теперь единственный сын. Серго для них тоже умер. Роберт помнил сцену на вокзале и знал, что Серго не умер, а уехал. Далеко. Может, навсегда. Но он точно жив, а не мертв, как говорит мама.

Смерть старшего брата осталась в памяти Роберта более ярким воспоминанием, чем неожиданный отъезд среднего. По старшему брату Роберт тосковал – ведь Зураб клеил с ним самолеты и поезда, учил читать и рассказывал про звезды, планеты, другие города и страны. Когда Зураб умер, Нинель повязала на голову черный платок, и Роберт стал очень бояться маму в черном платке. Даже начал писаться в постель. Все связывали энурез с потерей брата, и никто так и не догадался, что мальчик просто не узнает, отказывается признавать маму в платке.

После отъезда Серго Нинель снова повязала черный платок, но Роберт уже не плакал – ведь он видел брата, видел, что тот не лежит в гробу, как Зураб, а садится в поезд и уезжает в далекие края. В те края, о которых так много знал Зураб, но так и не смог уехать. А у Серго получилось. Роберт был рад за Серго.

После того как Нинель отреклась от среднего сына, она не стала ближе младшему. Не выплеснула всю материнскую любовь на Роберта. Она вела себя так, будто в их семье вовсе не осталось ребенка. Иногда Роберт слышал, как Нинель говорила, что Бог ее наказал. Послал сыновей, но не дал дочки. И в этом ее наказание. Роберт стал считать себя наказанием, ведь мать часто говорила ему, что до последнего надеялась на то, что родится девочка, а не еще один мальчик.

Роберту не хватало отца. И он жалел, что не помнил его и знал лишь со слов старших братьев. Зураб много рассказывал Роберту об отце. Говорил всегда с нежностью и болью. Именно Зураб заставил Роберта полюбить отца как живого. Роберт верил, что его отец был умным – много читал, владел несколькими языками, играл на гитаре, пел. У него нашлось столько талантов, что их хватило на всех сыновей. У Зураба от отца обнаружились способности к языкам, Серго обладал прекрасным слухом и умел играть на гитаре, фортепиано и даже на кастрюльных крышках мог отстучать партию ударных.

– А что у меня от папы? – спросил Роберт у старшего брата.

– Пока не знаю, – ответил тот, улыбнувшись. – Но не сомневайся, что-нибудь точно проявится.

Когда Роберт подрос, он часто вспоминал тот разговор с братом. И понял, что ему достался талант терпеть, проявлять мудрость, снисходительность, нежность, верность. Быть сильным, когда хочется проявить слабость. Оставаться стойким, когда уже нет сил держаться. И конечно, дом. Роберт, младший сын, стал единственным наследником и хранителем семейного очага. Он был обречен на то, чтобы поддерживать этот дом, двор, и не имел права на побег, пусть и недолгий.

Опять же, став взрослым, Роберт узнавал новые детали жизни родителей. Оказалось, его отец, Мераб, как многие мужчины, боялся своей жены и очень страдал от скандалов, которые закатывала ему Нинель с завидной регулярностью. Соседи Мераба любили и считали чуть ли не мучеником, раз он все еще живет с Нинель. Его никто не называл по имени. Сначала про него говорили: «бедный муж Нинель», а потом его вспоминали, как «отца Зураба, который выплюнул свои легкие, Серго, которого Нинель похоронила живым, и бедного маленького Роберта, который так похож на отца». Мераб хотел покоя и мира в семье, больше ничего.

– Папа, что он любил делать? – спрашивал Роберт у старшего брата Зураба.

– Чистить, – отвечал Зураб.

Роберт не понимал, а Зураб не знал, как объяснить малышу, что его отец находил отдушину в том, что чистил все, что попадалось под руку. Мераба всегда можно было найти на террасе. Целыми днями он чистил грецкие орехи на варенье. Бережно отделял пленки от ядрышек. Если кончались орехи, он чистил гранаты. Или горох. Тыквенные семечки или семена подсолнуха. Он всегда находил, что чистить своим маленьким перочинным ножом, с которым не расставался. Его успокаивало это занятие. По количеству ошметок можно было судить, устроила ему Нинель скандал или нет.

Когда в силу сезона Мерабу нечего было чистить, он стал выдергивать нитки. Первой этот талант обнаружила тетя Ника. Она сшила пальто для Кети, но сил не хватало удалить обметку. Она пришла к соседям с пальто, и Мераб за пару минут удалил все лишние нитки. Тетя Ника аж ахнула. Так что зимой стол Мераба был завален не орехами, а штанами, платьями, пальто и другими перешитыми вещами – он выдергивал обметку, подравнивал, если требовалось, подол. Позже стал и наметывать, не хуже, а то и лучше профессиональной портнихи. Он шил для детей зайцев из старых пеленок, ставил заплатки, штопал носки. Никогда не брал за работу денег, но соседи все равно благодарили – картошкой, зеленью, сыром. Фруктами и ягодами. Нинель ругалась и говорила, что ее муж – побирушка, раз за еду работает. И ей за него стыдно. Мерабу не было стыдно за свою работу. Ему нравилось. А потом он умер, вдруг, вытягивая нитку из чьей-то юбки. Прямо за любимым столом на любимой террасе. В одно мгновение. Врачи сказали – тромб. Нинель считала, что Мераб умер ей назло. Она не плакала, а злилась. Как можно было умереть, держа в руках юбку? Не смерть, а позор на весь их дом! Разве так мужчины умирают? Ну хоть бы штаны в руках были!