Или все, или… - [22]

– Ваш дедушка не мог примириться с этим потому, что сам очень любил свою жену, – осторожно выговорила Джоанна. – Разве это не убеждает вас, что любовь – подлинное чувство?

– Они жили вместе всего два года, а потом она умерла, – спокойно возразил Хок. – Кто знает, что случилось бы, останься она жива.

– Вы в самом деле этому верите? – сдавленно спросила Джоанна.

В синих глазах что-то дрогнуло.

– Да. Простите мою болтливость, сам не знаю, с чего это меня потянуло на откровенность.

– Все в порядке…

– Нет, не все. Простите. – И он снова замкнулся в себе.

Следующие два часа пролетели стремительно. Как в калейдоскопе перед Джоанной быстро сменялись незнакомые лица, рабочие комнаты, звучали приветствия, любезности, и все это время Джоанна боковым зрением не переставала видеть высокую фигуру Хока. Повсюду их появление производило сдержанный фурор. Джоанна хмуро отмечала, что этим они были обязаны скорее Хоку. В обращенных же к ней словах трудно было не уловить неприкрытую лесть. Джоанна заключила, что все здесь хорошо осведомлены о плачевном положении дел в издательстве. Пьер блистал своим отсутствием. Его секретарша, Антуанетта, воздушное создание лет девятнадцати, с большими темными глазами и непроницаемым лицом, извинилась за него, не вдаваясь в подробности. Джоанна догадалась, что француженка сразу невзлюбила ее, и это ее огорчило. Ведь в будущем им предстояло работать в тесном сотрудничестве.

Она гораздо больше переживала бы из-за Антуанетты, атмосферы небрежности, характерной для издательства в целом, а также из-за растущего убеждения, что работа предстоит более тяжелая, чем она предполагала, если бы не была так занята рассказом Хока о своих родителях. Измены отца и страдания матери стали для него тяжелым открытием, это несомненно. Но Джоанна не могла избавиться от впечатления, что он о многом умолчал.

Хок стоял в дальнем углу комнаты и беседовал с Антуанеттой. Очаровательная француженка жадно ловила каждое его слово. Интуиция подсказывала Джоанне, что он уже успел раскаяться в своей откровенности и не испытывает к ней благодарности за то, что она его к ней побудила. Он – волк-одиночка…

Когда Хок предложил отвезти ее на квартиру, предоставленную издательством, у Джоанны от напряжения ныла каждая мышца. Она не могла позволить себе отвлечься, двигалась и разговаривала как заведенная, делала то, что требовалось от нее в данную секунду, – просто реагировала на внешние раздражители. Стоит только задуматься – и она оцепенеет, или расплачется, или закричит. Каждый из этих вариантов был малопривлекателен.

– Вы держались великолепно. – Американский акцент Хока на этот раз звучал сильнее обычного. Они как раз вышли из здания и направлялись к автомобилю, который уже ждал у тротуара. – Я горжусь вами.

– А как остальные? – Джоанна произнесла это с улыбкой, но он почувствовал скрытое напряжение, заставившее ее голос звучать преувеличенно бодро.

– Уверен, что тоже. – Он распахнул перед ней дверцу и внимательно следил, как она устраивается на заднем сиденье. – А если нет, то скоро будут. – Их глаза встретились, и они некоторое время смотрели друг на друга. Затем он выпрямился и аккуратно захлопнул дверцу.

Зачем он временами становится таким… милым? – отчаянно спрашивала себя Джоанна, пока он обходил машину и усаживался рядом с ней на сиденье, после чего, постучав в перегородку, велел шоферу трогаться. Мягкость и такт обычно не отличали Хока Маллена. Она наблюдала за его поведением на протяжении нескольких недель – и акула не могла быть более безжалостной. Поэтому проявленная им сейчас чуткость была особенно ценна.

Вечернее октябрьское небо быстро темнело, тревожно сгущались грозовые облака. Вскоре на ветровое стеклоупали первые капли дождя.

– Я хотел предложить немного поездить по городу, посмотреть кое-какие достопримечательности и поужинать, но вы, может быть, предпочитаете ехать прямо на квартиру?

– Да, пожалуйста. – Несмотря на то, что салон был довольно просторным, от его близости у нее перехватывало дыхание.

– Ваша категоричность немного угнетает, – сухо заметил он, сапфировые глаза слабо поблескивали в темноте. – Неужели мое общество вам настолько тягостно?

– Я не это хотела сказать, – слабо запротестовала она.

– Разве? – улыбнулся он быстрой чувственной улыбкой, которой пользовался очень редко, но с сокрушительным эффектом. – Тогда, может быть, в вашем новом жилище для меня найдется чашка кофе?

– А как же он? – кивнула Джоанна на водителя.

– Третий тут явно лишний, если вы это имели в виду… но не волнуйтесь, я не собираюсь заставлять беднягу томиться, ожидая меня, – проговорил он беззаботно. – Из вашего дома я вернусь в свой отель на такси, идет?

Из ее дома! Она растерянно смотрела на него, мозг решительно отказывался работать. Он не примет возражений, Джоанна поняла это по его глазам, которые настороженно сощурились.

– Но у меня ничего нет. Я даже еще не видела свою новую квартиру.

– Это не проблема. – Он остановил взгляд на ее губах, и по ее коже забегали мурашки. – Я поручил швейцару обо всем позаботиться.

– Ах, вот как! – «Хок Маллен сказал, и всему человечеству остается только повиноваться…»