Ильгет. Три имени судьбы - [4]

— Почему этот заморыш ушел? — прошипел Ябто. — Почему он ушел нынешней ночью? Ты все рассказал ему?

Сетка на губах старика двигалась, как живая, и это приводило широкого человека в бешенство, которое он пока старался сдерживать.

— Сегодня утром ты хотел прибить меня, — сказал Кукла Человека. — Почему не прибил?

— Если бы ты не открывал свой вонючий рот…

Но тот продолжал, не слушая гостя:

— Щелкнул бы своей палкой с ремнем, и не нужно было бы вести сейчас этот разговор. Ты глуп, Ябто, потому что врал своим рабам, что они сыновья. Рабы — отдельно, сыновья — отдельно. Рано или поздно каждый из них узнал бы, кто он есть на самом деле. В общем-то, они уже знают. Ёрш ничему не научил тебя?

Внезапно широкий человек потерял злость.

— Он поубивал бы здесь всех. Разве ты сам этого не знаешь?

Старик слегка качнулся назад.

— Родного сына можно отстегать постромками или твоей любимой палкой с ремнем, сына можно бить за каждую провинность, но не удалять от себя. А ты выбросил Ерша, как позорящую тебя вещь, спрятал так далеко, чтобы никто даже случайно не вернул ее тебе. Пусть Ёрш ничего не знает, но ты думаешь, он не догадывается, что не сын тебе? Догадывается, если, конечно, жив… А заморыш, уже стоял на краю, я только помог ему шагнуть. Что было бы, не сделай я этого? Ты знаешь?

Широкий человек молчал.

— Послушай, Ябто, — почти просящим голосом сказал старик. — Послушай меня, ведь я никогда ни о чем не просил тебя. Покажи мудрость, не ищи заморыша. Он слабый, он погибнет в тайге раньше, чем ты найдешь его, если будешь искать.

— А мое оружие?! — крикнул Ябто. — Кто мне вернет его? И когда узнают…

— Не вспоминай про оружие, — продолжал старик, — ты удачливый человек, найдешь себе лучшую пальму, и железную шапку, и кольчугу и сам склеишь себе лучший лук. И про позор не говори — ведь ты смелый и никогда не боялся позора. Вся беда, милый человек, что ты и сыновей от рабов толком не отличаешь…

После этих слов Ябто вскочил, будто кто-то из-под земли пнул его в зад — он едва не повалил низенький чум старика.

Гусь

Широкий человек происходил из юрацкого рода Ненянгов — людей Комара. Он родился, когда вереницы птиц уходили на полдень в сторону Саян, называемых иногда Райскими горами. Отец его сам мечтал побывать за вершинами, ограждающими страну вечного тепла. Однажды он подошел к ним совсем близко, видел белые наконечники скал, но идти дальше не хватило дерзости. В тот день, с завистью глядя на небесный аргиш, он пожелал, чтобы сыну его мечта далась так же легко, как этим птицам, и он сказал: «Его прозвище — Ябто», — что по-юрацки Гусь.

Родитель Ябто был небогат, наверное, даже беден, но тогда жилось легко: вражда между людьми притихла, родовая река давала не жирный, но изобильный улов, хозяева леса не помнили обид, гнали зверя в петли и на стрелы, и сын рос ввысь, а еще быстрее вширь.

Ему шел четвертый год, когда кто-то из дальних родичей приехал погостить в стойбище отца и, увидев маленького Ябто, подхватил его на руки.

— Как твое прозвище, толстяк?

— Гусь, — ответил отец.

— Гусь? — просиял родич. — А где твоя шея?

Шеи у Ябто не было совсем — большая голова с торчащими волосами-иглами крепко сидела между плечами.

Родич захохотал, вслед за ним засмеялся отец и сам Ябто. Он не понимал причины смеха, но запомнил его навсегда.

Потом, когда он стал охотиться, ловить рыбу, повторил семь шагов отца, и даже побывал в набеге, шея так и не выросла. И Ябто окончательно понял: отец дал ему такое прозвище, чтобы повеселить людей.

Он стал сильным и мог наказать любого за этот смех но, видно, душа его уродилась подобной телу и стояла скалой посреди течения. Когда кто-то смеялся над ним, он сам начинал хохотать, и получалось, что вместе они смеются над непутевым родителем.

Такой выход подсказал Ябто добрый демон, поселившийся между его лопатками на пятнадцатом или шестнадцатом году жизни. В обычные дни демон молчал, но просыпался тогда, когда широкий человек испытывал боль и обиду. Демон говорил хозяину несколько спасительных слов и никогда не ошибался.

Шло время, шутка надоела людям, и сам широкий человек не думал о ней, но детская обида осталась и превратилась в презрение к отцу — вялое презрение к человеку, который всем хорош и людям мил, но не умеет держать счастье. А счастье шло к нему доверчивым косяком рыб и проходило, не задерживаясь, сквозь скверную худую сеть.

Но отец Ябто не сокрушался об этом, был душой легок и жил в беспорядке. И глядя на него, сын мечтал только о том, чтобы скорее подрасти и стать во всем непохожим на отца. Так и вышло.

Мать Ябто умерла давно от голода при перекочевке на зимнее стойбище. Отец перенес потерю легко. Но когда две сестры ушли в чужие рода за ничтожный калым, а третью, самую красивую, украл жених, отцу будто подрубили корень, и он постарел вмиг, потом ослеп. Ябто посадил его в отдельный теплый чум и кормил досыта.

Выждав год после кражи сестры, он отправился к непрошеным родственникам, и устыдил их за то, что не явились в указанный срок просить прощения и мириться, как велит обычай. Он пришел без оружия, и все видели, что одинокий юный Ябто не в силах отомстить за оскорбление. Но в словах широкого человека было столько уверенности и правды, что стыд пришиб родственников. Вор получил от отца хореем по хребту, а Ябто — небольшой железный котел, два ножа и новую сеть. Для примирения подарок был скудным, но широкий человек не сказал об этом ни слова, — ушел и приобщил вещи к хозяйству.