Иисус. Надежда постмодернистского мира - [45]

Наконец, в–четвертых, нам, историкам, необходимо определить причину, побудившую группу иудеев, живших в первом веке и ожидавших приближения Царства Божьего, считать, что их чаяния сбылись, хотя и не так, как они себе это представлялся. Сами ранние христиане единодушно заявляли: причина тому — телесное воскресение Иисуса.

Для более глубокого изучения данной темы необходимо перейти ко второй части моей аргументации. Ведь с самого начала в основе христианства лежало не только стремление приблизить Царство Божье, но и вера в воскресение Иисуса из мертвых. Что все же означало воскресение для иудеев первого века нашей эры?

Движение сторонников воскресения.

Как я уже указывал, нам не известна ни одна форма раннего христианства, в учении которой воскресенье Иисуса не занимало бы центральное место и не являлось бы главной движущей силой.

Однако в первом веке слова «воскресение из мертвых» имели вполне определенное значение, Этот вопрос достаточно сложен и вызывает определенные разногласия, поэтому следует рассмотреть его более подробно?

Во–первых, в иудейском обществе первого века существовал целый спектр представлений о том, что происходит с людьми после смерти. В некоторых источниках говорится о вечном бесплотном блаженстве. Примером могут служить труды Филона Александрийского, а также книга Юбилеев. Другие утверждают, что праведники воскреснут в теле и мученики восторжествуют о гибели своих палачей. Классическим примером является 2–я Маккавейская книга. Были и те, кто говорил о временном бестелесном состоянии, за которым должно последовать воссоединение души и тела. Важно отметить, что, в отличие от книги Юбилеев и трудов Филона, главы 2 и 3 книги Премудрости Соломона, несмотря на обратные утверждения многих ученых, принадлежат именно к последней категории. Слова (души праведных в руке Божией», указывают не на место, где они в конце концов упокоятся, но на временное прибежище, откуда они восстанут и «воссияют, как искры, бегущие по стеблю», дабы с позволения Господня осудить племена и владычествовать над народами» (3, 1–8). Такова была и точка зрения Иосифа Флавия, по крайней мере, когда он ставил своей целью правдиво излагать взгляды соотечественников, вместо того чтобы вкладывать в уста своих героев речи, которые по его расчетам должны были произвести должное впечатление на образованную римскую аудиторию. Наконец, были и те, которые отрицали возможность жизни после смерти. К ним принято относить саддукеев, хотя сами они не оставили после себя письменных свидетельств, и нам приходится полагаться па слова их идеологических противников.

Здесь необходимо четко усвоить две вещи: прежде всего, несмотря на наличие различных точек зрения, слово «воскресение» никогда не использовалось для описания бесплатного блаженства. Оно не обозначало жизнь после смерти» или «пребывание с Богом» вообще. Так называли процесс сотворения Богом новых людей из плоти и крови, находившихся до этого в неком промежуточном состоянии.

Во–вторых, для описания состояния временной свободы от телесной оболочки, предшествующего окончательному воскресению, обычно прилегали к различным языковым средствам, называя бесплотные существа ангелами, душами или духами, но ни в коем случае не воскресшими телами.

Воскресение предполагало воссоединение души и тела. Но и это еще не все. Со времени написания Иез. 37 это слово стало образом славного возвращения из плена и обновления завета, а также искупления Израиля от греха и смерти (т. с. изгнания). Оно несло в себе весть о том, что Яхве не забыл свой завет с избранным народом. Таким образом «воскресение из мертвых» стало одновременно метафорой и метонимией. Оно символизировало наступление новой эры и в буквальном смысле являлось одним из главных элементов вероучения. Иудеи верили, что, когда Яхве вернет Израилю свое благоволение, Авраам, Исаак и Иаков, а с ними и весь Божий народ, включая мучеников, отдавших жизнь за Царство, вновь обретут тела и воскреснут к новой жизни с Богом в возрожденном мире. Итак, для иудеев эпохи второго Храма вера в воскресение, во–первых, означала возвращение умерших к жизни в теле, а во–вторых, знаменовала собой начало эры нового завета, когда все праведники одновременно воскресггут из мертвых. Возможно, поэтому слова Иисуса о воскресении Сына Человеческого как об отдельном историческом событии (Мк. 9, 10) привели в замешательство его учеников. Они никак не могли понять, что он имел в виду.

Таким образом, рассуждая о человеке, «воскресшем из мертвых», иудеи в первом веке нашей эры явно не хотели сказать, что он перешел в состояние бесплотного блаженства, в коем собирается пребывать либо вечно, либо в ожидании великого дня воссоединения души с телом. В 150 году до нашей эры никто из иудеев не сомневался, что Маккавейские мученики являлись истинными и праведными израильтянами, а в 150 году нашей эры некоторые называли истинным Мессией Симеона бен–Косибу (хотя может, такой личности на самом деле и не существовало). Но что если бы мы обратились к древним иудеям с вопросом: « Можно ли считать этих героев веры уже воскресшими из мертвых ?», подразумевая под этим лишь то, что они погибли за правое дело и в данный момент занимают почетное место в присутствии Божьем? Ответ очевиден. Кто–то, вероятно, сказал бы, что и мученики, и бен–Косиба продолжают жить в виде ангелов или духов и что их души находятся в руке Божьей. Однако никому не пришло бы в голову говорить об их воскресении из мертвых. Воскресение означало воплощение и должно было знаменовать собой наступление новой эры.