Иисус Христос — Homo sapiens. Тацинский апокриф - [61]
Неспешный же русский люд жил-таки по заповедям отцов, по врожденным представлениям о густонаселенности своего мирка и природы божками и божествами и с детства не терял веры в чудеса. Некое такое органическое язычество, в культе которого не было истовости даже у жрецов-волхвов, действовавших скорее по наитию. Когда в Киеве прозвучало: «Если не придет кто завтра на реку будь то богатый, или бедный, или нищий, или раб, — да будет мне враг!» — «сошлось там людей без числа». И подавляющему большинству люда предстоящее крещение виделось как нечто интересное, дополнительное к сидевшему в крови язычеству — образу жизни.
Великолепный смеющийся народ. Не удержимся здесь от вставки. Арабский путешественник Ибн Фадлан в 922 году имел возможность наблюдать группу русских купцов в Булгаре: «Я видел русов, когда они прибыли по своим торговым делам и расположились на реке Атиль. И я не видел людей с более совершенными телами, чем они. Они подобны пальмам, румяны, красны». Это так, и сколько вспомнить, народ, будучи языческим, посмеивался и над волхвами, и, далее став крещеным, — над попами (исключая случаи пристрастной веры). Есть даже целое исследование смеховой культуры народа — «Смех в древней Руси» (Лихачев Д. С. и др.). Но чего далеко ходить, сам Владимир находил поводы для иронии уже в адрес состоявшейся новой веры, ее евангельских положений. Шутовское пародирование монашества, церковных обрядов учиняли Иван Грозный и Петр I со сподвижники, оставаясь при этом людьми глубоко верующими. У простолюдья, правда, время для беззлобной усмешки находилось лишь в праздники; тяготы жизни, повседневных забот сгибали в колесо. Итак, в реку? Нет проблем. Замочить порты в воде (чудные баре!) — велика беда — высохнут. Пусть знатные перечат, лезут на рожон, а мы, смерды, себе на уме: и сами окунемся, и детей в реку загоним, а там посмотрим. «Вошли в воду и стояли там одни до шеи, другие по грудь, молодые же у берега по грудь, некоторые держали младенцев, а уже взрослые бродили, попы же совершали молитвы, стоя на месте», — летописная картинка. Можно дополнить картину скоплением византийских епископов в раззолоченных ризах с золотыми крестами, с кадилами, прочих церковных чинов. Звучали мощные голоса дьяконов, выдающих речитативы из евангелий, певчие дополняли звуковое сопровождение хорами. Владимир позаботился, надо думать, по высшему разряду. Обряд в целом впечатляющий, не хуже пьяных русалий. Потом мокрые «разошлись по домам». И когда обсохнут, поди разберись, кто крещен, а кто нет, кто всерьез принял веру, а кто сделал вид (как защитники Белого дома, история повторяется, но уже «не как история, а как фарс», — говорится). Тем паче что и те и другие от врожденного язычества не освободятся и до конца своих лет. Сравнимо также с притчей про дикаря, который смастерил новый бумеранг, а старый не смог забросить. Большинство верующих будет осенять себя крестным знамением без понятия о существе веры (как и сегодня).
Впрочем, дальнейшее поведение новоиспеченных христиан было Владимиру безразлично. Христианство с момента погружения киевлян в воду стало государственной религией, Россия — православной, и это главное, что понесут гонцы в Византию Василию II и Константину VIII. Новая вера будет принята народом, станет народ православным, но христианство будет своеобразным — православие сплавится с неистребимыми древними языческими верованиями, станет тем самым двоеверием, по поводу которого, даже спустя многие века, будет сокрушаться официальная церковь. Независимое свидетельство — кардинал д` Эли (XV век): «Русские в такой степени сблизили свое христианство с язычеством, что трудно было сказать, что преобладало в образовавшейся смеси: христианство ли, принявшее в себя языческое начало, или язычество, поглотившее христианское вероучение». Сей симбиоз здравствует и поныне.
А сопротивление таки было, как можно без него на Руси? При крещении Новгорода, где христиан среди бояр было поменее, чем в Киеве. О сопротивлении говорится в Иоакимовской летописи (не бесспорной), сохранившейся в изложении В. Н. Татищева (в его «Истории Российской»). Крестить новгородцев во Христову веру Владимир отправил своего дядьку — Добрыню. Новгородцы ополчились на миссию Добрыни «яко на сущие враги своя», — это на своего-то Добрынюшку, доброго молодца! Бунтовали верхи новгородские с челядью, набежала и чернь: «Лучше нам померети, нежели боги наши дать на поругание!» На Софийской стороне заодно погромили богатых и преступили меру: убили жену Добрыни и каких-то его родичей. Разнесли церковь Преображения.
Естественно, Добрыня разгневался. Ночью переправил отряд 500 дружинников через Волхов (мост новгородцы разрушили), было устроено побоище. Утром на Софийскую сторону переправился и сам Добрыня. Большой крови не захотел, приказал дружине поджечь дома. Народ бросился тушить, — не ровен час, сгорит весь деревянный город. И запросили новгородцы мира, и далее все пошло по-киевски. Следы сопротивления имени Христа исследователи отмечают и в других древнерусских источниках, и крови пролилось немало, хотя церковь выметала со тщанием всю древнюю историографию.
Монография посвящена истории высших учебных заведений Русской Православной Церкви – Санкт-Петербургской, Московской, Киевской и Казанской духовных академий – в один из важных и сложных периодов их развития, во второй половине XIX в. В работе исследованы организационное устройство духовных академий, их отношения с высшей и епархиальной церковной властью; состав, положение и деятельность профессорско-преподавательских и студенческих корпораций; основные направления деятельности духовных академий. Особое внимание уделено анализу учебной и научной деятельности академий, проблем, возникающих в этой деятельности, и попыток их решения.
Предлагаемое издание посвящено богатой и драматичной истории Православных Церквей Юго-Востока Европы в годы Второй мировой войны. Этот период стал не только очень важным, но и наименее исследованным в истории, когда с одной стороны возникали новые неканоничные Православные Церкви (Хорватская, Венгерская), а с другой – некоторые традиционные (Сербская, Элладская) подвергались жестоким преследованиям. При этом ряд Поместных Церквей оказывали не только духовное, но и политическое влияние, существенным образом воздействуя на ситуацию в своих странах (Болгария, Греция и др.)
Книга известного церковного историка Михаила Витальевича Шкаровского посвящена истории Константино польской Православной Церкви в XX веке, главным образом в 1910-е — 1950-е гг. Эти годы стали не только очень важным, но и наименее исследованным периодом в истории Вселенского Патриархата, когда, с одной стороны, само его существование оказалось под угрозой, а с другой — он начал распространять свою юрисдикцию на разные страны, где проживала православная диаспора, порой вступая в острые конфликты с другими Поместными Православными Церквами.
В монографии кандидата богословия священника Владислава Сергеевича Малышева рассматривается церковно-общественная публицистика, касающаяся состояния духовного сословия в период «Великих реформ». В монографии представлены высказывавшиеся в то время различные мнения по ряду важных для духовенства вопросов: быт и нравственность приходского духовенства, состояние монастырей и монашества, начальное и среднее духовное образование, а также проведен анализ церковно-публицистической полемики как исторического источника.
Если вы налаживаете деловые и культурные связи со странами Востока, вам не обойтись без знания истоков культуры мусульман, их ценностных ориентиров, менталитета и правил поведения в самых разных ситуациях. Об этом и многом другом, основываясь на многолетнем дипломатическом опыте, в своей книге вам расскажет Чрезвычайный и Полномочный Посланник, почетный работник Министерства иностранных дел РФ, кандидат исторических наук, доцент кафедры дипломатии МГИМО МИД России Евгений Максимович Богучарский.
Постсекулярность — это не только новая социальная реальность, характеризующаяся возвращением религии в самых причудливых и порой невероятных формах, это еще и кризис общепринятых моделей репрезентации религиозных / секулярных явлений. Постсекулярный поворот — это поворот к осмыслению этих новых форм, это движение в сторону нового языка, новой оптики, способной ухватить возникающую на наших глазах картину, являющуюся как постсекулярной, так и пострелигиозной, если смотреть на нее с точки зрения привычных представлений о религии и секулярном.