Иисус глазами очевидцев. Первые дни христианства. Живые голоса свидетелей - [18]

Не стоит удивляться тому, что материал Q_ (то есть материал, общий у Матфея и Луки, но не восходящий к Марку) не дает нам новых имен — он состоит в основном из речений Иисуса. Материал, присущий только Матфею, новых имен также не содержит, кроме имени отца Иисуса — Иосифа, появляющегося также независимо у Луки и Иоанна[113]. Напротив, оригинальный материал Луки добавляет к нашему списку одиннадцать поименованных персонажей (в том числе Марфу и Марию, появляющихся также у Иоанна) в дополнение к тем, что заимствованы у Марка. Это не противоречит тенденции к исчезновению имен, поскольку нет никаких оснований полагать, что Лука добавил эти имена к преданиям, в которых их прежде не было.

Наконец, Иоанн вводит четырех поименованных героев, вообще не появляющихся у синоптиков (Нафанаил, Никодим, Лазарь, Мария Клеопова) и дает имя еще одному персонажу, в других Евангелиях безымянному — рабу первосвященника Малху. Даже если мы добавим к этому, что Иоанн идентифицирует ученика, отсекшего Малху ухо, у синоптиков безымянного, как Петра, а женщину, помазавшую Иисуса миром, в других Евангелиях также безымянную, как Марию из Вифании (12:3) — все это еще не составляет убедительного свидетельства в пользу противоположной тенденции: склонности придумывать имена персонажам, на ранних стадиях развития традиции безымянным. В конце концов, многие персонажи у Иоанна также остаются безымянными. Совершенно непонятно, почему романическое желание придумывать имена повлияло на него в случае с Малхом, но не повлияло в случаях с самарянкой, расслабленным, слепорожденным — несомненно, более значительными персонажами, чем Малх?

Склонность давать имена прежде безымянным героям ярче проявляется в неканонических Евангелиях и преданиях, хотя и здесь в ранних текстах свидетельства ее очень скудны. Так, в Евангелии от Петра сотник, охраняющий могилу Иисуса (ср. Мф 27:65), по–видимому, идентифицированный с сотником у креста (Мф 27:54, Мк 15:39, Лк 23:47), назван Петронием (8:31). Текст Евангелия от Луки, сохранившийся на Папирусе Бодмера XVII (Р75) (около 200 года), называет богача из притчи (Лк 16:19) Невесом — видимо, под влиянием того, что второй герой этой притчи назван по имени. Ориген (Против Цельса, 2.62) называет анонимного спутника Клеопы в Лк 24 Симоном — первая из многочисленных попыток идентифицировать этого ученика[114]. Однако это, по–видимому, единственные примеры изобретения имен евангельским персонажам вплоть до IV столетия. В двух средневековых рукописях Евангелия назореев кровоточивая женщина (Мф 9:20, Мк 5:25. Лк 8:43) названа Мариосой, а в одном из них человек с сухой рукой (Мф 12:10, Мк 3:1, Лк 6:6) носит имя Малх[115], однако эти имена невозможно атрибутировать Евангелию, которым пользовались назореи в первые века христианской эры[116]. За другими примерами необходимо обратиться к «Гомилиям Климента» (IV век), «Деяниям Пилата» (V или VI век), Евангелию от Варфоломея (V или VI век?) и другой позднейшей литературе, а также к рукописям старолатинской версии Евангелий начиная с VI века и далее[117]. Манера давать вымышленные имена персонажам, безымянным в канонических Евангелиях, распространилась начиная с ГУ века — однако в более ранних текстах таких примеров очень немного[118].

У иудеев обычным делом было, пересказывая или комментируя библейские повествования, давать имена фигурирующим там безымянным персонажам. Так, например, в псевдо–Филоновых «Библейских древностях» — книге, созданной в Палестине в I веке н.э. и представляющей собой пример «пересказа Библии», встречаются имена жены Каина, матери Сисеры, дочери Иеффая, матери Самсона, Эндорской волшебницы[119]. Неудивительно было бы, если бы и христиане с самых ранних времен делали с евангельскими повествованиями то же самое.

Однако мы видим, что этого не происходило[120]. У нас нет причин предполагать, что это произошло в процессе передачи евангельских преданий до и во время составления синоптических Евангелий.

Отсюда можно заключить, что большинство имен, приведенных в таблице 5, изначально были частью евангельских преданий, в которых мы их встречаем. Из приведенных свидетельств невозможно сделать вывод о том, имелись ли в изначальном предании еще какие–то имена, в наших Евангелиях не сохранившиеся, — поскольку склонность Матфея и Луки опускать имена, упоминающиеся у Марка, наводит на мысль, что и Марк мог опускать какие–то имена, содержащиеся в его предании, а Матфей и Лука — имена, имевшиеся в их оригинальных преданиях. Однако сейчас нам необходимо объяснить, почему некоторые евангельские персонажи поименованы, а другие из тех же категорий остаются безымянными — а также, почему Матфей и Лука, редактируя Марка, склонны опускать имена персонажей.

Феномен, описанный в таблице 5, в целом никогда не получал удовлетворительного объяснения; однако объяснение, подходящее ко всем именам, кроме имени Иосифа, отца Иисуса, и персонажей рассказа о рождестве и детстве Иисуса у Луки, гласит, что все эти люди присоединились к раннехристианскому движению и были хорошо известны, по крайней мере, в тех кругах, где изначально передавались эти предания. Такое объяснение время от времени предлагалось для некоторых имен — Вартимея