Иисус глазами очевидцев. Первые дни христианства. Живые голоса свидетелей - [156]

Хотя оба время от времени предстают в книге как типичные ученики, примеры для всех христиан, основное внимание автора уделено тем различным ролям в церкви, к которым приводят их индивидуальные пути ученичества. В случае Любимого Ученика — это роль свидетеля и автора Евангелия.

Часто можно услышать, что Любимый Ученик не стал бы нескромно называть себя самого «учеником, которого любил Иисус»[1019] — и, следовательно, автор Евангелия не он. Пожалуй, этот аргумент основан на чересчур современных представлениях о скромности. Однако важно отметить: этот эпитет говорит не просто о том, что Иисус выделял этого ученика среди прочих, которых любил всех (об этом ясно говорится в 13:1), и относился к нему с особой нежностью и лаской. Речь идет не только о привилегии, но и — прежде всего — об ответственности и призвании. Особая близость к Иисусу сделала Любимого Ученика важнейшим свидетелем. Очевидно, это Евангелие написано в убеждении, что долг Любимого Ученика — свидетельствовать об Иисусе и о тех событиях, в которых он принял особенно активное участие. Едва ли возможно усмотреть в этом долге нечто такое, о чем следует из скромности молчать. Как Павел, не обинуясь, заявляет, что его призвание — проповедовать Христа всем язычникам (см., например, Рим 1:1–5, Гал 1:15–16), так и автор Евангелия от Иоанна, не смущаясь, описывает себя как любимого ученика Иисуса — поскольку именно это дало ему право написать Евангелие.

Еще одно указание на то, что в широком социальном контексте такое утверждение Любимого Ученика о самом себе (если он — автор Евангелия) не было бы сочтено нескромным, можно извлечь, припомнив наше чтение Порфириевой «Жизни Плотина» в главе 6. Мы отметили, что взаимоотношения Порфирия и Амелия как учеников Плотина в этом произведении напоминают Любимого Ученика и Петра. Явная нескромность, даже самопревозношение Порфирия связаны с тем, что он стремится показать себя преемником Плотина — учеником, которому Плотин доверил редактуру своих работ и, следовательно, свое наследие после смерти. Неизвестно, оказало ли Евангелие от Иоанна какое–либо влияние на труд Порфирия; однако само представление о любимом ученике (философа или религиозного учителя), которого учитель еще при жизни назначает своим преемником и поручает ему продолжать свое учение, было широко распространено в Древнем мире[1020]. Едва ли возможно было претендовать на роль преемника, не подчеркивая при этом свою роль любимого или ближайшего ученика.

Выражение «ученик, которого любил Иисус» — конечно, не титул этого ученика, а литературный эпитет. Будь это титул, которым почтительно называли этого ученика другие, он приобрел бы фиксированную лингвистическую форму: однако в греческом тексте для передачи этого выражения используется как глагол agapan (13:23; 19:26; 21:7, 20), так и глагол philein (20:2). Кроме того, эта конструкция слишком громоздка, чтобы использовать ее как титул. В англоязычной научной литературе этот ученик обычно именуется «Любимым Учеником» — сокращением сложной и громоздкой конструкции в нечто более удобопроизносимое. Евангелие могло бы использовать греческий эквивалент этого титула (ho mathêthês ho agapètos), но не использует. Говард Джексон совершенно верно заключает, что «Любимый Ученик» — не титул, присвоенный автору Евангелия другими, но его собственное самоопределение, используемое исключительно для называния себя в своем повествовании в третьем лице[1021].

Любимый Ученик и другие ученики

Мы уже отметили, что Любимый Ученик появляется в Евангелии лишь несколько раз, хотя каждое из этих появлений значительно. Должны ли читатели полагать, что он присутствует и при других событиях, где о его присутствии не упомянуто? Те случаи, в которых о его присутствии говорится явно, разумеется, не представляют собой исчерпывающего списка событий служения Иисуса, происходивших у него на глазах. При первом своем появлении в 1:35 он еще не может называться «учеником, которого любил Иисус»; едва ли при следующем своем появлении в 13:23 он мог бы получить такое название, если бы в промежутке между этими двумя эпизодами не общался с Иисусом вовсе. Разумеется, этот эпитет предполагает более или менее долгое ученичество. Однако Евангелие предоставляет нам лишь гадать, какие из событий глав 2–12 происходили непосредственно на глазах у Любимого Ученика и рассказаны по его воспоминаниям. По–видимому, это неважно — иначе этот вопрос был бы в Евангелии прояснен.

Использование inclusio очевидца в Евангелии предполагает, что свидетельство Любимого Ученика так или иначе заключает в себе все евангельское повествование; на то же самое указывает фраза 21:24 «свидетельствует о сем», где «сие» — все содержание Евангелия. Однако ни одно из этих умозаключений не требует, чтобы Любимый Ученик присутствовал при всех событиях, о которых он рассказывает: ведь из Евангелия ясно, что он входил в круг учеников Иисуса и, следовательно, всегда мог расспросить других учеников о том, чего не видел сам, но видели другие. Непосредственный доступ ко всем событиям евангельской истории от него не требовался — чужого свидетельства из первых рук также было достаточно для того, чтобы «свидетельствовать о сем». Такое представление о свидетельстве также близко к словам Иосифа Флавия: «Я мог написать историю войны, поскольку во многих ее событиях был участником, и для большинства событий — очевидцем; короче говоря, ничто из сказанного или сделанного не оставалось мне неизвестно»