Иисус. Дорога в Кану - [47]

Толпа приветствовала его криками.

— Но тогда что же нам делать? — на этот раз спросил Шемайя, словно не мог удержаться.

— Разве мне есть нужда говорить тебе? — ответил Иоанн.

Он расправил плечи и снова без малейшего усилия возвысил голос, словно оратор:

— У кого две одежды, тот отдай неимущему; у кого есть пища, делай то же!

— Учитель, но что нам делать? — воскликнул молодой сборщик податей, стоявший рядом со мной.

Люди поворачивали головы, чтобы увидеть, кто задал этот вопрос, идущий из самого сердца.

— Как что? Ничего не требовать более определенного вам, — ответил Иоанн.

Волна одобрения прокатилась по обоим берегам. Сборщик податей склонил голову.

Но вперед выступили царские солдаты.

— А что ты скажешь нам, учитель? — крикнул один из них. — Скажи, что делать нам?

Иоанн взглянул на них, снова сощурившись на солнце.

— Не отнимать денег силой, вот что вам делать. И никогда не обвиняйте никого облыжно и довольствуйтесь своим жалованьем.

И снова люди стали кивать, послышались крики одобрения.

— Говорю вам, идет Сильнейший меня, и лопата Его в Его руке, и Он очистит гумно Свое и соберет пшеницу в житницу Свою, а солому сожжет огнем неугасимым.

Многие, кто не сделал этого до сих пор, опускались на колени, но вдруг волнение прошло по толпе. Люди оборачивались, слышались изумленные возгласы.

Вдалеке, справа и выше от меня, на склоне появилась большая группа солдат, и среди них — всем известная фигура, повергавшая людей в молчание по мере приближения к берегу. Солдаты приминали траву перед этим человеком и поддерживали края его длинного багрового одеяния.

То был Ирод Антипа. Вряд ли я когда-нибудь видел его так близко: высокий человек внушительной наружности, с мягким взглядом, удивленно смотрел на человека, крестившего других посреди реки.

— Иоанн бар Захария, — крикнул царь.

И неловкая тишина внезапно опустилась на всех, кто видел его и слышал его голос.

Иоанн поднял голову. Он снова сощурился и поднял руку, чтобы прикрыть глаза от света.

— А что должен делать я? — спросил царь. — Скажи мне. Как я должен покаяться?

Лицо у царя было узкое и серьезное, и в нем не было насмешки, лишь сосредоточенное внимание.

— Оставь жену своего брата, — ответил Иоанн звучным голосом. — Она не твоя жена. Ты же знаешь Закон! Или ты не иудей?

Толпа была потрясена. Солдаты придвинулись ближе к царю, словно в ожидании приказа, однако царь был неподвижен, он смотрел, как Иоанн протянул руки к Иосифу и помог ему подняться из воды.

Сборщик податей двинулся было к моей матери и Иакову, чтобы помочь им. Он сбросил дорогую накидку и оставил ее лежать на земле, словно обычное шерстяное платье, и вдруг опустился на колени перед Иоанном, как делали до него другие.

Иосиф смотрел, как мытарь погрузился в воду с головой и поднялся, вытирая лицо. Капли катились по его умащенным блестящим волосам.

Царь с бесстрастным видом стоял на высоком берегу, а затем, не произнося ни слова, развернулся и исчез за рядами своих солдат. Вся процессия, сверкая наконечниками копий и круглыми щитами, исчезла из виду и растворилась в приближающейся новой толпе паломников.

Десятки мужчин и женщин устремлялись к реке.

Я видел, что Иосиф смотрит на меня, глаза у него были ясные и выражение лица такое же, как всегда.

Я вошел в реку. Миновал Иосифа и мою мать, мытаря, который стоял у локтя Иосифа, поддерживая его из уважения к возрасту, хотя Иаков был рядом.

Я встал перед Иоанном бар Захарией.

Я привык опускать глаза. Почти всю жизнь, под постоянные перешептывания и оскорбления, я редко смотрел людям в глаза, чаще отворачивался и сосредоточивался на работе. Я всегда старался быть незаметным.

Но сейчас другое дело. Это больше не мой обычай. Это в прошлом.

Он стоял, окаменев, и пристально смотрел на меня. Я окинул его взглядом: потрепанное одеяние, спутанные волосы на груди, потемневшая верблюжья шкура, едва прикрывавшая наготу. Я чувствовал, как он впивается в меня глазами.

Он смотрел отстраненно: лучший способ защититься от множества людей, множества взглядов, множества ожиданий.

Но пока мы смотрели друг другу в лицо — он был немного выше, — его взгляд смягчился. Глаза перестали напряженно гореть и смотреть отстраненно. Он тяжело вздохнул.

Послышался звук, похожий на хлопанье крыльев, нежных, но широких, словно голубь встрепенулся в голубятне, силясь взлететь к Небесам.

Иоанн посмотрел вверх, направо, налево, потом снова на меня.

Он не нашел источника звука.

Я обратился к нему на иудейском.

— Иоанн бар Захария, — сказал я.

Его глаза широко открылись.

— Иешуа бар Иосиф, — сказал он.

Сборщик податей весь обратился в зрение и слух. Краем глаза я видел нечеткие силуэты матери и Иосифа. Чувствовал, как все медленно поворачиваются к нам и неловко ковыляют в нашу сторону.

— Это Ты! — прошептал Иоанн. — Ты… Крести меня!

Он протянул раковину, из которой капала вода.

Его ученики, и справа и слева, замерли, бросив свои дела. Те, что поднимались из воды, так и застывали на месте, глядя на нас. В святом человеке произошла какая-то перемена. Что же изменилось?

Я ощущал толпу как живое существо, чье дыхание совпадает с моим.

Я вскинул руки.