Иисус. Дорога в Кану - [30]

Иосиф стиснул руки мне и Иакову. Наши братья и их жены образовали круг, маленькие дети стояли в середине. Мама обняла меня за плечи, прижавшись щекой к моей спине.

— «Не жертвы и не подношения желаешь Ты, Господь, — произнес Иосиф, — но ушей, открытых словам, какие Ты дал нам. К всесожжению Ты не благоволишь. И скажу я: „Вот он я, Твои заповеди мне написаны на скрижалях. В исполнении воли Твоей моя жизнь, мой Бог, Твой закон в сердце моем. Провозгласил я деяния Твои великому собранию…“»

Мы еще долго шли до дома.

На улице было полно гуляк, а люди все прибывали — они тоже взяли лошадей, чтобы ускорить трудный переход, — и мы слышали громкие крики тех, кто подъезжал к Назарету.

Вдруг с нами поравнялся Иасон. Сияющий, пахнущий вином, он положил руку на плечо Иакову.

— Твои мальчики вели себя прекрасно, они стояли с нами и были тверды, оба, Менахем и Шаби. Все мужчины вашего дома были тверды. Сила и Леви, само собой, я этого и ожидал, и маленький Шаби, и юный Клеопа, все…

И он пошел дальше, целуя Иакова, моих дядюшек, целуя воздетые в благословении руки Иосифа.

Мы дошли до ворот в наш двор, когда нас догнал Рувим из Каны, он хотел уйти от Иасона, но тот его не отпускал. Они передавали друг другу мех с вином и предложили его нам. Я отказался от вина.

— Почему ты не счастлив? — спросил меня Иасон.

— Мы счастливы, все мы счастливы, — возразил я. — Рувим, сколько лет, сколько зим. Войди в дом, отдохни немного.

— Нет, он идет ко мне, — сказал Иасон. — Мой дядя и слышать не хочет, что он ночует не у нас. Рувим, да что с тобой такое, не можешь же ты скакать в Кану прямо сейчас.

— Но я должен, Иасон, ты же знаешь, что я должен, — сказал Рувим.

Он обвел взглядом всех, собираясь уйти и кивая нам на прощание.

— Мой дед не видел меня два года, — сказал он.

Иосиф ответил кивком на кивок Рувима. Другие старики тоже закивали.

Иасон пожал плечами.

— Только не приходи ко мне завтра, — сказал он, — и не рассказывай печальную историю о том, как ты проснулся и обнаружил, что находишься… в великом городе Кане!

Молодежь вокруг засмеялась.

Рувим словно растворился в тени, среди тех, кто хотел похлопать Иасона по плечу и пожать ему руку, и всей этой суете не было конца.

Наконец, попрощавшись уже раз пятьдесят, мы отправились домой.

Старая Брурия ушла с собрания раньше, она раздула угли, и в воздухе стоял аромат горячей похлебки, густой и аппетитный.

Помогая Иосифу занять его место у стены, я увидел Молчаливую Ханну.

Среди общей суеты она стояла столбом, глядя на меня одного, как будто мимо нее не мелькали то и дело люди.

Она казалась усталой и постаревшей, по-настоящему старой, словно древняя старуха, худенькой, ссутулившейся. Она держалась за края своей накидки, стиснув руки в кулаки, словно висела на веревке над морем. Она отрицательно покачала головой. То был медленный, полный отчаяния жест.

— Ты отдала ей письмо? — спросил я. — Она прочитала?

На ее лице не было никакого выражения. Она сделала какой-то жест правой рукой, повторяя его снова и снова, как будто что-то писала по воздуху.

— Она передала письмо Авигее, — сказала мама. — Она не знает, прочитала ли его Авигея.

— Ступайте сейчас к его дому, — посоветовала Старая Брурия. — Ты, Клеопа, иди! И возьми с собой невестку. Идите прямо сейчас и постучите. Скажите ему, что вы пришли сообщить новости.

— Все, кто проходил мимо, стучали в его дверь, — сказал Иаков. — Иасон — прямо сейчас, когда мы входили в дом. На сегодня хватит. Может быть, старый дурак сам выйдет. Этот шум все равно не даст ему заснуть.

— А все-таки мы могли бы достучаться до него, — сказал Клеопа. — Все вместе, с танцами, потягивая вино, мы могли бы просто вынести дверь, а затем, конечно, извинились бы, сказали бы, что нам очень жаль, ну а потом…

Он умолк. Ни у кого из нас не хватило бы духу на такое.

— Сегодня неподходящая ночь, чтобы рассказать обо всем Иасону, — сказал Иаков. — Но завтра мы сможем рассчитывать на него, если придется вышибать дверь.

Все согласились. Мы знали, что его дядя, раввин, расскажет ему все.

Глава 13

На следующий день работы не было. Был праздник, всеобщее ликование и вознесение благодарностей Господу. Те, кто любил выпить, выпивали, но большинство жителей ходили из дома в дом, чтобы поговорить о великом событии, которое для некоторых означало победу народа, для других — унижение правителя, а для людей постарше — волю Господа.

Иаков не мог усидеть на месте и поэтому дважды вымел конюшни и двор, а я, поскольку тоже не мог усидеть на месте, когда Иаков не сидит на месте, напоил и накормил ослов, сходил в огород посмотреть, насколько плохи там дела, и вернулся, решив, что лучше ничего не рассказывать об умирающих в сухой земле нежных ростках. Взглянул на холодное небо и подумал, не отправиться ли мне в Кану.

Разумеется, день был неподходящий, чтобы убедить Хананеля сделать что-то для кого-то другого. Его обожаемый внук был дома, и, разумеется, он должен ликовать и возносить благодарности, что и делает.

Но ждать я не мог. Что бы я ни делал, куда бы ни шел, передо мной возникала Авигея, одна в темной комнате. Я видел ее, лежащую на полу, ее погасший взгляд.