Иисус. Человек, ставший богом - [160]

Шрифт
Интервал

. Иисус же, наоборот, принимал грешников и проституток, прикасался к прокаженным и больным, исключенным из Храма. Он не отделяется ни от кого, чтобы быть с Богом; он живет среди людей и близок ко всем, чтобы иметь возможность явить Своего любимого Отца тем, кто забыт и унижен. К тому же первосвященник предлагал жертвы, не способные искупить грехи: «Невозможно, чтобы кровь тельцов и козлов уничтожала грехи»[1227]. Иисус же не предлагает никакой ритуальной жертвы; ведь не это радует Бога; он пришел «исполнить волю Отца»: его жертва — это «принесение его жизни»[1228].

Иисус замечательно описывается как «посредник» между Богом и людьми. С одной стороны, он «сияние славы» и «образ ипостаси Его»[1229]; он его «Первородный Сын»; он восседает на троне по правую сторону от Него, а не как ангелы, находящиеся у Его ног или вокруг Него[1230]. С другой стороны, Иисус, разделяющий жизнь Отца, является человеком в полном смысле этого слова; его солидарность с другими людьми абсолютна. «Он не стыдится называть их братиями»[1231]; он не похож на тех первосвященников, за которыми народ наблюдал издали, когда они осуществляли торжественный вход в самое святое и недоступное место в храме. «Он должен был во всем уподобиться братиям, чтобы быть милостивым и верным первосвященником пред Богом»[1232], и не быть похожим на семью Анны, на протяжении нескольких лет безжалостно эксплуатировавшей людей, утрачивая доверие в глазах бедняков. Более того, Иисус отождествляет себя со всеми, кто страдает, и «как Сам Он претерпел, быв искушен, то может и искушаемым помочь»[1233]. Автор не находит слов, чтобы выразить эту удивительную солидарность: Иисус «не такой первосвященник, который не может сострадать нам в немощах наших, но который, подобно нам, искушен во всем, кроме греха»[1234]. Он такой же, как мы. Он тоже, «хотя Он и Сын, однако страданиями навык послушанию»[1235]. Он тоже должен жить верой, и поэтому нам нужно идти, «взирая на начальника и совершителя веры Иисуса»[1236].

Господь

Иисус с самого начала был назван Господом. И это не только уважительное обращение. Оно содержит в себе глубокий смысл. Согласно первым проповедникам, Сам «Бог соделал Господом и Христом Сего Иисуса»[1237]. У христиан нет никаких сомнений. Начиная с воскресения «Иисус — Господь». Для Павла это исповедание — синтез христианской веры: «Если устами твоими будешь исповедовать Иисуса Господом и сердцем твоим веровать, что Бог воскресил Его из мертвых, то спасешься»[1238]. И это исповедание настолько важно, что «никто не может назвать Иисуса Господом, как только Духом Святым»[1239]. Чем определяется такая его значимость? Почему титул «Господь» превращается в центральное утверждение для последователей Иисуса?[1240] Христиане знают, что в Сирии, Греции, Малой Азии или Египте богам присваивают имя Kyrios («Господь»). Они также обращают внимание на то, как в Империи зарождается культ императора. Когда в конце 54 года Клавдий соглашается называться Kyrios, у этого титула, возможно, еще нет явного божественного оттенка, но вскоре Калигула, Нерон и, особенно, Домициан (81–96) будут требовать, чтобы их превозносили как «Божественных Господ». В частности, Домициана называли «Господом и Богом» (Kyrios kai Theos). У последователей Иисуса на это свой ответ. Годами раньше Павел уже писал: действительно, сейчас многим присваиваются такие имена, как «боги» или «господа», но «у нас один Бог Отец, из Которого все… и один Господь Иисус Христос»[1241]. Лука вкладывает в уста Петра базовое для веры первых поколений христиан утверждение как противопоставление имперской теологии, согласно которой именно императоры являются «господами», несущими свет. Это не так. Это Бог «послал сынам Израилевым Слово, благовествуя мир чрез Иисуса Христа; Сей есть Господь всех»[1242]. В свою очередь, в Евангелии от Иоанна представлена одна волнующая сцена, смело и явственно бросающая вызов поползновениям Домициана: Фома, присмирев перед воскресшим Иисусом, произносит как раз те слова, которые требовал произносить император по отношению к нему самому: «Господь мой и Бог мой!»[1243] Только Иисус — Господь. И не потому, что он сам самодовольно приписал себе это имя, как это сделали Калигула или Домициан, а потому, что, «будучи образом Божиим», «он уничижил Себя Самого», «приняв образ раба», подчинился Богу вплоть до того, что был распят, и потому «Бог превознес Его и дал Ему имя выше всякого имени», чтобы «всякий язык исповедал, что Господь Иисус Христос в славу Бога Отца». Так поется в первом христианском гимне[1244].

Это господство Иисуса не представляет собой апофеоз власти. Иисус является Господом не для того, чтобы доминировать, угнетать, управлять или контролировать. Всю свою жизнь он провел в служении самым бедным и нуждающимся. Его господство не деспотично, не авторитарно и исполнено доброты. Оно дает силу, чтобы вернуть к жизни, и энергию, чтобы подарить жизнь. Римские императоры правят как «абсолютные господа», и великие подавляют народы своей властью. Но с Иисусом этого не происходит, как и не должно происходить с его последователями