Их последняя встреча - [9]

— Ты с ней не встречаешься?

— О Боже, нет. Очевидно, ни один из нас не смог бы этого вынести. Примерно через год она переехала в глубь страны, в Индианаполис, откуда она родом. Наверное, из соображений безопасности. Никакого океана. Полагаю, она по-прежнему одна. Да, я знаю, действительно так оно и есть. Иногда она пишет Ричу.

«Ну почему Томас продолжает мучить себя этим океаном?»

Они дошли до здания, выглядевшего как промышленное предприятие. Ей вспомнилось Рождество — это было много лет назад, когда они с Томасом бродили по пустым улицам Бостона, единственные люди в покинутой людьми Вселенной. Но потом ее пронзила тревожная мысль: хотя она помнила этот день, ощущение бесконечности, которое они испытывали, обещания и ожидание счастья, прозрачность воздуха — всего этого она не смогла почувствовать. Линда обнаружила, что ее тревожит неспособность чувствовать прошлое. Такая отрешенность от собственных ощущений действительно беспокоила.

Юбка ее съехала набок, пока они шли, она разбила свои туфли. Даже в такую холодную неприветливую погоду она чувствовала рядом с собой тепло Томаса. Его плечи как-то сжались, словно он стеснялся самого себя. Его физическое присутствие было знакомым и в то же время чужим. Все клетки его тела были другими, трижды изменившимися.

— Ты преподаешь? — спросил он.

— Да. — Она назвала колледж. — Неполный рабочий день. Муж умер два года назад, и осталась страховка.

— Я не знал. Прости. — И это говорил он, который лучше любого другого знал, какое это бесполезное слово. — Продолжительная болезнь?

— Нет. Это случилось внезапно.

Томас почти бежал рядом с ней.

— После его смерти я начала больше ездить с выступлениями, — сказала она. — Я убедилась, что в гостиничных номерах меньше думаю о Винсенте.

Они дошли до скамейки. Он жестом пригласил ее сесть. Она села, не вынимая рук из карманов плаща. Впереди был уик-энд, который теперь казался реальнее, чем всего несколько часов назад. Она знала, что через год, возможно, будет думать: «Это был уик-энд, который я…» Все-таки их встреча через столько лет — явление знаменательное. Знаменательное хотя бы тем, что они поведали друг другу о событиях своей прошлой жизни. Думать о чем-то большем было невозможно; сейчас это было бы противоестественным, попыткой плыть против течения.

— Твой брак был удачным? — поинтересовался он.

Никто никогда не задавал ей подобного вопроса. Необходимость ответить на него вызывала какое-то радостное возбуждение.

— Думаю, это был чудесный брак. — Она ничего не знала о втором браке Томаса с женщиной по имени Джин, кроме его ужасного расторжения и последствий. — У нас было столько хорошего. Помню, что именно так я думала, когда Винсент умер: «У нас было столько хорошего». И так мало плохого.

— Я рад за тебя.

— Но никто не может прожить жизнь без потерь, — проговорила она. И подумала: а правда ли это? Может ли кто-нибудь в пятьдесят два года сказать, что прожил жизнь без потерь? — Винсент как будто никогда не страдал, и это показалось мне достойным подражания. Жизнь стала нормальнее, менее сложной, чем была до этого.

«Чем была с тобой», — могла бы она добавить.

— Наверное, этого вполне достаточно, чтобы полюбить человека.

— Мы только что вернулись из нашего строящегося летнего дома в Мэне. Мы ездили туда на день, чтобы встретиться с подрядчиком. Это место стало впоследствии чудесным домом — чудесным для нас. Мы много лет копили деньги, и вот наконец дом стал реальностью. Мы сожалели лишь о том, что не построили его, пока дети были меньше, хотя уже подумывали о внуках. — Она прервалась, словно чтобы перевести дыхание, хотя в действительности пыталась подавить на мгновение охватившую ее злость. — Я поехала в банк, а он остался в доме. Когда я вернулась, он лежал на полу среди рассыпавшихся апельсинов.

— Сердечный приступ?

— Обширный инсульт. — Она остановилась. — Ничего в его здоровье не вызывало таких подозрений. Ему было всего пятьдесят.

Томас накрыл ладонью ее руку, выскользнувшую из кармана, пока она говорила. Его рука была холодной, ладонь — огрубевшей, хотя это была рука писателя. Он прикоснулся к ней неуклюже, как человек, не привыкший утешать других.

— Я так удивилась, когда увидела тебя, — сказала она. — Я не ожидала. Я не читала программу.

— Ты бы приехала, если бы знала?

Этот вопрос был словно тоннель со множеством потайных ответвлений.

— Я могла бы осмелиться из любопытства.

Томас отпустил ее руку и достал пачку сигарет. Несколькими давно знакомыми Линде движениями он взял сигарету, прикурил, убрал с губы кусочек табачного листа и выпустил тонкую струйку голубого дыма, который повис во влажном воздухе, словно фрагмент тающего текста, написанного каллиграфическим почерком. Спрашивать о его здоровье, конечно же, не имело смысла. Почти наверняка Томас скажет, что живет уже слишком долго.

— Ты бы удивилась, если бы узнала, что я приехал сюда из-за тебя? — спросил он.

Нечто большее, чем удивление, заставило ее промолчать.

— Да, меня это тоже удивило, — произнес он. — Но так оно и есть. Я увидел твое имя и подумал… Ну, я не знаю, что я подумал.

Позади них засвистел паром или буксирное судно.