Их было трое - [65]

Ребята отмалчивались.

Вскоре Ахметка выписался и уехал в Осетию вместе с группой демобилизованных бойцов бригады. В их числе был «босой комиссар» Петя Икати.

Наедине с Даухан Костя оказался более разговорчивым.

— Давно бы рассказал тебе, Даша, о нашем путешествии в тыл белых, да больно о друге вспоминать…

— Расскажи, Коста, расскажи, дорогой.

— Когда мы переплывали на лодке реку, Знаурка стрелял по дозору, чтобы дать нам перебраться с грузом…

— Да ты все по порядку, Коста, с самого начала…

— Ладно, расскажу.

* * *

Долго шагали юные разведчики по степи, прислушиваясь к стрельбе на переднем крае обороны, чтобы найти «тихое место», где бы легко можно было перебраться к своим.

Шли все дальше на северо-запад и, наконец, достигли Кубани, не ведая, что именно здесь правофланговые части Южно-Осетинской бригады готовят решающий удар по вражескому тылу, прикрытому лишь небольшими дозорами белоказаков.

Первым на дозор наткнулся Ахметка. Когда шли по кустарнику, он чуть не наступил на голову усатому уряднику, который лежа разглядывал в бинокль противоположный берег. Казак крякнул от испуга, но, увидев перед собой мальчишку, зло зашипел:

— Тихо. Не шевелись!

Ахметка побежал в сторону, к усыпанному галькой берегу. За ним — Знаур и Костя.

— Стой! — раздалось сзади.

Ребята продолжали бежать. Впереди показался нос привязанной к кустам лодки.

— В лодку, ребята! — крикнул Костя.

Знаур сбросил со спины тяжелый мешок.

— Бери! — приказал Ахметке (второй мешок был за плечами Кости).

Послышался лязг затвора.

— Стой, вражье племя! Куды лодку тянешь, черкесская морда, к красным?..

Усатый присел на колено, взял на прицел Ахметку, толкавшего в воду лодку. За спиной урядника из-за кустов поднялись три головы в казачьих фуражках.

— Стреляй же ты, Микитенко! — крикнул кто-то.

В этот миг Ахметка, подскользнувшись о тинистый валун, плюхнулся в воду. Казак выругался и снова приложился к ложе карабина. Знаур отчетливо вспомнил: ночь на берегу Терека, конные чекисты, армавирский Клява целится прямо в кожанку особоуполномоченного…

Так же решительно, как тогда, Знаур нажал на спусковой крючок. От выстрела наган дернулся вверх… Урядник выронил карабин, взмахнул руками и какое-то мгновение не опускал их, стоя на коленях.

— Плывите!

Он прилег на камнях за кустом и еще раз выстрелил в казаков.

— Лезь в лодку! — с тревогой крикнул Ахметка Знауру.

— Прыгай скорей! — торопил Костя.

Но Знаур будто и не слышал окликов.

Он думал: «Надо выстрелами отвлечь казаков. Пусть хоть один доберется до правого берега и доставит шпионские бумаги. Уплыть троим немыслимо: на воде казаки расстреляют всех…»

Друзей относило все дальше. Дозор притаился. «Ждут, шакалы, когда у меня кончатся патроны…» — сказал про себя Знаур.

Чуть слышно плескались волны Кубани. Знаур оглянулся — лодка подходила к середине реки, где быстрина играла переливчатым золотом потухавшей вечерней зари. И в эту тихую минуту снова вспомнились слова матери: «Зачем, зачем ты покинул меня, ма хур…»

…Ахметка отчаянно греб единственным веслом. А с другой стороны стремительное течение выпрямляло лодку, и она быстро подавалась к берегу.

Костя обернулся, сложил ладони рупором и закричал:

— Плыви-и-и, скорей-ей!

— Скоре-е-ей! — как эхо, подхватил Ахметка.

На левом берегу, где остался Знаур, снова раздались выстрелы. Костя увидел, как их друг, отстреливаясь, бросился в воду и поплыл. Казаки открыли огонь. Долго чернела на волнах Знауркина голова, а потом скрылась где-то в быстрине…

Почти у самого берега вражеские пули догнали и лодку. Упал Костя. Ахметка бросил весло, схватившись за руку. Но к лодке уже бежали красноармейцы…

Передний махал рукой и что-то кричал разведчикам. Теряя сознание, Костя узнал в нем своего отделенного Бибикова.

Забыв в эти минуты суровую уставную науку, бывалый русский солдат сокрушался:

— Ребятушки, родные мои! Да как же вы, соколики, рискнули плыть, не дождавшись ночи? А где же третий ваш герой, где старшой-то?..

— Там! — Ахметка махнул рукой на бурлящую говорливую Кубань.

* * *

— Ну и что с Знауром? — спросила Даухан, вытирая платочком глаза.

— Утонул, должно быть…

— Не плачь, Даша, — успокаивал Костя, сам еле сдерживая слезы. — Все-таки мы доставили бумаги в штаб, и комиссар увез их в Военный Совет, самому Орджоникидзе. Все хорошо. А пленных освободил офицер, тот, что сжег в сарае палача. Помнишь, я рассказывал…

— Почему он так поступил, этот офицер?

— Значит, совесть заговорила в человеке.

ЭПИЛОГ

На нихасе было многолюдно. Только что прибыли с поездом молодые джигиты — демобилизованные красноармейцы из Южно-Осетинской бригады.

От самой станции Петр Икати и Семен Цебоев везли на своей бричке плакат: «Создадим в Осетии коммуну «Водопад»!» Многие недоумевали, почему именно «Водопад»? Но «босой комиссар» Икати (теперь обутый в новенькие хромовые сапоги) объяснял:

— Бойцы-осетины спасли от разгрома русскую коммуну «Водопад» и в память о той героической ночи решили и свою коммуну назвать «Водопадом».

…Звуки осетинской гармошки заполнили площадь. Белобородые старики подносили воинам роги, наполненные пивом. Пестрели, роились праздничные наряды, цвели девичьи улыбки, подобно альпийским макам в тихий июньский день. Солнце грело не по-осеннему; с юга дул теплый ветер и доносил в долину Уруха свежесть и бодрость вечных снегов.