Их было трое - [61]

Молодые бойцы внимательно слушали своего командира батальона. А во дворе уже собирались гости — парни, девушки и пожилые люди из коммуны.

Юным героям в празднике участвовать не пришлось — их ждали новые боевые дела.

К обеду следующего дня трое «нищих» — Знаур, Костя и Ахмет — добрались до Бекешевки.

На улицах станицы — ни души.

— Где же люди? — недоуменно спросил Ахмет. — Неужели беляки всех прогнали?

С церковной площади послышался гул толпы.

— Идем быстрей, ребята! — приказал Знаур (он был старшим группы). — Может быть, там готовится казнь наших бойцов, которые в плен попали…

На площади они увидели страшную картину. На возвышенном месте, возле входа в церковную ограду, стояла огромная бричка, запряженная четверкой волов. На ней — широкий помост с деревянным щитом. По ту и другую сторону щита на острых железных крючьях висели трупы людей с вывернутыми и переломанными конечностями.

У страшного щита, сложив руки на груди, стоял Генрих Шиц. Рядом с ним разглагольствовал пьяный, обросший седой щетиной казак:

— Вот что делают с православными хрестьянами анчихристы-большевики, — орал он, показывая плеткой на трупы. — Долго они глумились над своими безоружными жертвами. Братья казаки! До каких пор будем мы терпеть богомерзкие деяния?..

В десяти метрах от брички на высоком штативе стоял огромный фотоаппарат, около которого возился маленький человечек в черном. Время от времени он поднимал руку, кричал: «Господа! Прекратите шевеление!» — и снимал кожаную крышку с объектива.

Тут же, у аппарата стоял мистер Стрэнкл и давал какие-то указания фотографу.

Знаур впился глазами в Стрэнкла. Вот где очутился «мистер», уехав «собирать травы»…

— Ребята, смотрите, — тихо сказал Костя. — Вон у того казненного — звездочка на груди выжжена. Значит, их убили не наши, а сами беляки. Звездочку-то не досмотрели, гады. А теперь на наших наговаривают…

— Ясно, — заметил Знаур. — Наши бойцы замучены. Хотят обмануть людей.

Переговариваясь, Костя и Знаур не замечали, что Ахметка впился глазами в лицо одного казненного, что-то шептал, порывался вперед. Трясущиеся руки искали кинжал у пояса, но кинжала не было…

— Знаур! Костя! — хрипло сказал Ахмет. — Скорей…

— Что с тобой? — оглянулся Знаур.

— У тебя тиф! Пот льется, — с тревогой заметил Костя.

— Не тиф… Там… видишь… убитый… звезда на груди — Абдулла, мой дядя… Дай наган, Знаур, если ты хорош друг есть…

Знаур испуганно посмотрел на казненного с выжженной звездочкой.

— Твой дядя? О, аллах…

Ахмет гневно сверкнул глазами.

— К черту аллах! Почему он белым помогал казнить наших? Буржуйский аллах — черный собака…

Поднявшись на цыпочки, Ахметка крикнул на всю площадь:

— Абдулла-а-а!..

Кто-то зло цыкнул. Стоявшие рядом казаки начали с любопытством рассматривать ребят.

— Молчи, — в самое ухо шепнул Знаур Ахметке. — Мы отомстим…

— Буду молчать…

…На помост выходили богато одетые старики, держали речи, крестились, глядя на церковь. Поднялся какой-то подслеповатый чиновник в очках, долго читал «резолюцию», а потом попросил всех грамотных подходить к столику, стоящему недалеко от брички, ставить свои подписи.

Вдруг из толпы раздался голос:

— Не верьте, казаки, провокациям белобандитов! Они сами все устроили для показа. Не верьте обману. Я видел ночью…

Глухой револьверный выстрел заставил его замолчать. Фельдфебель Шиц спокойно вкладывал наган в кобуру.

Трое казаков в дорогих черкесках принялись топтать ногами убитого…

— Бей анчихриста! Он подосланный!..

Мистер Стрэнкл поспешно выбирался из толпы. За ним следовали два молодых казака с карабинами — охрана.

— Сход объявляю закрытым! — громко объявил с помоста пьяный казак.

Бричка тронулась.

Друзья пошли следом, увлекаемые толпой. Ахметка еще не пришел в себя, губы его дрожали.

Ночевали у одинокой старушки Авдотьи Никитичны, на самом краю станицы. Жила она бедно, кроме вареных бураков в доме ничего не было. Угостили ее хлебом.

Ребятам долго не спалось. Лежа на лавках в пустой чистой горнице, переговаривались.

— А что, Костя, если нас завтра убьют? — спросил ни с того ни с сего Ахметка.

— Меня? Да ни в жисть! — весело ответил Коняхин.

— Могут, — задумчиво сказал Ахметка. — Оружия-то не дали нам с тобой. У одного Знаура наган, а мы так, «нищие»…

— Да, нищие, — вмешался в разговор Знаур. — Комбат сказал: «Даю один наган на троих, старшему. Применять в крайнем случае». Это же разведка! Понимать надо.

— Костя, — все так же задумчиво проговорил Ахметка. — Если нас с тобой убьют, плакать некому. Я теперь тоже совсем сирота — дядя Абдулла один был родной. А у Знаура мать нашлась.

— Знаешь что, Ахметка! — взволнованно проговорил Знаур. — Еще на пастбище старый чабан рассказывал нам осетинскую сказку, как три друга воевали вместе против кынтов — злого заморского племени. Двое были совсем сиротами, а у старшего — мать. Старшего и среднего убили, а младший, по имени Селим, пришел к матери старшего своего друга и сказал: «Твой сын был моим лучшим другом. Возьми меня вместо него». Поплакала мать и приняла в сыновья Селима, хотя он был другой веры и другого племени. Племена эти не враждовали, но и не дружили. А после того, как Селим стал сыном осетинской женщины, они породнились, и враги боялись их…