Их было трое - [59]

Шрифт
Интервал

— Некий Шульц или Шпиц, черт его разберет, бывший марковский контрразведчик-вешатель.

— Перешел от красных? Лубопитно, — с сильным акцептом сказал полковник Крым-Шамхалов.

— Хотите, ваше превосходительство, вызову его? — Муштаев смотрел в лицо командующего без всякого подобострастия.

— Пожалуй. Перебежчик от красных — нечастое явление на данном этапе войны.

Шиц по всей форме доложил командующему о своем прибытии и попросил разрешения обратиться к старшему английскому офицеру.

— Как вы добрались до места, господин советник, в ту ночь, когда я вас провел через линию фронта?

Стрэнкл узнал своего ночного проводника, ординарца начштаба красной бригады Родзиевского.

— Он оказал мне неоценимую услугу, — подтвердил Билл, обращаясь к генералу. Прошу вас, ваше превосходительство, наградить этого солдата.

— А где же, господин советник, ваш сопровождающий, тот высокий осетин — Мурхан или Таркан, как его?.. — спросил осмелевший Шиц.

Мистер Стрэнкл не счел нужным отвечать перебежчику, но Хвостиков полюбопытствовал — о чем он? — и иностранец сказал:

— Был со мной некий Амурхан, проводник. Как только перешли линию фронта, сбежал куда-то…

— Да, — вздохнул генерал и тихо добавил: — Бегут, канальи, всюду бегут, как крысы с тонущего корабля…

Хвостиков задал несколько вопросов Шицу и есаулу Муштаеву. Установив бесспорную принадлежность перебежчика в прошлом к Добрармии и узнав о «сохраненных» им деньгах в золотой валюте, приказал зачислить Генриха Рихардовича Шица в карательный отряд в чине фельдфебеля при командире.

— А в вашей просьбе об отставке, — обратился генерал к Муштаеву, — я категорически отказываю. Что касается репрессий, то о них не может быть речи. Время репрессий кончилось. Итак, вы свободны, господа.

Слова относились к младшим по званию. Муштаев, еще несколько офицеров и новоявленный фельдфебель — радостный Шиц удалились.

Полковник Крым-Шамхалов вышел в соседнюю комнату позвонить по телефону. Мистер Стрэнкл извинительно кивнул двум своим соотечественникам и пригласил командующего подойти к окну. Заговорил таинственно.

— Наше командование поручило мне собрать различные материалы и составить записки о военных действиях в России. Я буду счастлив отметить в своем дневнике, что вождь кубанского казачества генерал Хвостиков обладает незаурядным полководческим талантом.

— Вы мне льстите. Я солдат и не люблю лести. Что вы, собственно, имеете сказать?

— Вы, ваше превосходительство, очень мудро изволили сказать о никчемности репрессий в столь критический час для армии возрождения России.

— Положим так, хотя мудрость тут невелика, — заметил генерал. — И что же?

— Нужно показать мирному населению, что большевики не последовали вашему примеру, не прекратили репрессий, что красный террор повсеместно продолжается.

— Это уже дело пропаганды. Я солдат.

— Мне кажется, генерал, целесообразно было бы дать некоторые распоряжения частям.

— Что вы имеете в виду?

— Воочию показать народу жертвы большевистского террора. Я беру это на себя. Дайте мне хороших исполнителей.

— Кого именно? — спросил генерал. — Признаться, мистер Стрэнкл, я не совсем вас понимаю.

— Моя идея проста, как и все гениальное, — шутливо ответил Стрэнкл. — Дайте в мое распоряжение фельдфебеля-немца, что перешел от красных, еще десятка два солдат, и через несколько дней во всех станицах поднимется волна народного гнева против красных узурпаторов. Головой ручаюсь!

— Что ж, берите полвзвода солдат у есаула и делайте, что хотите.

— Весьма вам признателен, ваше превосходительство, — Стрэнкл поклонился. — И еще попрошу предоставить в мое ведение хорошего фотографа.

— Это может сделать тот же есаул. Но в чем же суть вашей идеи, мистер Стрэнкл?

— Я хочу сделать вам сюрприз, ваше превосходительство. Положитесь на меня. Мы ведь, кажется, доверяем друг другу, не правда ли?

— Что ж, — согласился генерал, — делайте, как знаете, лишь бы была какая-нибудь польза России.

— Разумеется, генерал, мы не будем фотографировать, как ваши солдаты воруют кур у русских баб, — Стрэнкл громко рассмеялся, показав свои длинные зубы.

— Вы, вероятно, большой фантазер, мистер Стрэнкл. А по мне так — истреблять красную заразу следует методически, путем массовых расстрелов. Но — сами понимаете — сейчас не то время. Мы уходим…

Генерал прискорбно вздохнул и, повернувшись к вошедшему полковнику Крым-Шамхалову, строго спросил:

— Что там?

— На передовых позициях без перемен, ваше превосходительство. Есть данные о том, что красные на той неделе готовят наступление.

Крым-Шамхалов часто моргал округленными глазами и сдерживал дыхание, чтобы до генерала не дошел запах винного перегара. Сизо-малиновый нос господина полковника свидетельствовал о частых возлияниях.

— Что слышно на левом фланге, князь?

— По-прежнему сидит в обороне пресловутая Южно-Осетинская бригада. У нее появилось две полковых батареи.

Склонив лысую голову, полковник Крым-Шамхалов добавил:

— Рейд взвода кавалерии под командой подхорунжего Боровиченко в район большевистской коммуны «Водопад» не удался. Подхорунжий убит, остальные захвачены осетинами и казнены.

— Царство небесное… — Хвостиков перекрестился.


Рекомендуем почитать

Артигас

Книга посвящена национальному герою Уругвая, одному из руководителей Войны за независимость испанских колоний в Южной Америке, Хосе Артигасу (1764–1850).


Хроника воздушной войны: Стратегия и тактика, 1939–1945

Труд журналиста-международника А.Алябьева - не только история Второй мировой войны, но и экскурс в историю развития военной авиации за этот период. Автор привлекает огромный документальный материал: официальные сообщения правительств, информационных агентств, радио и прессы, предоставляя возможность сравнить точку зрения воюющих сторон на одни и те же события. Приводит выдержки из приказов, инструкций, дневников и воспоминаний офицеров командного состава и пилотов, выполнивших боевые задания.


Добрые люди Древней Руси

«Преподавателям слово дано не для того, чтобы усыплять свою мысль, а чтобы будить чужую» – в этом афоризме выдающегося русского историка Василия Осиповича Ключевского выразилось его собственное научное кредо. Ключевский был замечательным лектором: чеканность его формулировок, интонационное богатство, лаконичность определений завораживали студентов. Литографии его лекций студенты зачитывали в буквальном смысле до дыр.«Исторические портреты» В.О.Ключевского – это блестящие характеристики русских князей, монархов, летописцев, священнослужителей, полководцев, дипломатов, святых, деятелей культуры.Издание основывается на знаменитом лекционном «Курсе русской истории», который уже более столетия демонстрирует научную глубину и художественную силу, подтверждает свою непреходящую ценность, поражает новизной и актуальностью.


Иван Никитич Берсень-Беклемишев и Максим Грек

«Преподавателям слово дано не для того, чтобы усыплять свою мысль, а чтобы будить чужую» – в этом афоризме выдающегося русского историка Василия Осиповича Ключевского выразилось его собственное научное кредо. Ключевский был замечательным лектором: чеканность его формулировок, интонационное богатство, лаконичность определений завораживали студентов. Литографии его лекций студенты зачитывали в буквальном смысле до дыр.«Исторические портреты» В.О.Ключевского – это блестящие характеристики русских князей, монархов, летописцев, священнослужителей, полководцев, дипломатов, святых, деятелей культуры.Издание основывается на знаменитом лекционном «Курсе русской истории», который уже более столетия демонстрирует научную глубину и художественную силу, подтверждает свою непреходящую ценность, поражает новизной и актуальностью.


Антуан Лоран Лавуазье. Его жизнь и научная деятельность

Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад отдельной книгой в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф. Ф. Павленковым (1839—1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют по сей день информационную и энергетико-психологическую ценность. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.