Их было трое - [58]

— Уничтожил начальника штаба бригады, отступника, предавшего Россию, Родзиевского.

— Что взял у него?

Шиц побледнел. «Неужели они узнали о золоте, которое я выгреб из шкатулки убитого начштаба? — подумал он. — Хорошо, что спрятал на кукурузном поле…»

— Взял ценные сведения о расположении частей бригады, — отчеканил Шиц.

— Кому теперь нужны эти сведения… — махнул рукой Муштаев.

Вошел сотник Борилов, белобрысый, пухленький человек в очках.

— Борилов! Вы, кажется, служили одно время у Маркова до того, как вас взял к себе генерал Мамонтов.

— Да, господин есаул.

— Знаете этого прохвоста? — Муштаев кивнул на Шица.

— Я носил тогда черные очки, ваше благородие, — подобострастно залепетал Шиц. — Я помню вас. Вы служили квартирьером при штабе.

— А-а! — воскликнул сотник. — Так это ты, подлец, сбежал, ограбив полковую кассу, когда мы отступали?

Шиц испуганно попятился к двери.

— Нет, нет. Я не ограбил. Я имел тайное приказание сохранить деньги…

— Он лжет! Прикажите немедленно расстрелять. — Борилов расстегнул кобуру нагана.

— Расстрелять? — сказал есаул, пододвигая стакан с самогоном. — Нет, зачем же. Лучше, пожалуй, повесить. Из-за таких мерзавцев погибла великая Добровольческая армия. Дежурный!

— Слушаюсь, ваш бродь! — гаркнул из передней Скиба.

— Этого казнокрада без суда и следствия — повесить!

— Слушаюсь, ваш бродь.

— На груди его прикрепите доску с надписью: «Мародер и душегуб» — другим для науки.

— Слушаюсь! Где прикажете повесить?

— На базарной площади.

Шиц шагнул к столу. Лицо его стало серым, глаза безжизненными. Тихо опустился на колени.

— Ваше б-б-благородие, — еле выговорил он. — Я не грабитель, я сохранил золото, чтобы сдать его казначейству. Оно спрятано, тут, недалеко… На берегу Кубани…

— Скиба, — приказал Муштаев. — Проверьте. Если врет, немедленно повесьте негодяя. Идите, куда укажет, да возьмите человека три конвойных.

— Слушаюсь.

Утром в Баталпашинскую прибыл командующий повстанческой «армией возрождения России» генерал Хвостиков. Его штаб размещался в Войсковом лесу. Там же находились армейские тылы и многотысячные обозы, состоящие из беженцев — семей повстанцев.

Когда барон Врангель, сидя в роскошном дворце в Крыму, бросил фразу: «У меня в Войсковом лесу — двадцать тысяч сабель», он не знал, что в это число входила армада бричек, фургонов, двуколок, нагруженных скарбом и везущих совсем не воинственных людей — женщин, стариков и детей.

Перед отступлением из леса Хвостиков приказал отрубить этот «чудовищный хвост» от головы армии, а скот забрать для нужд отходящих в Грузию частей. Так в Войсковом лесу появилась целая армия нищих.

В Баталпашинскую генерал приехал, чтобы лично отдать последние распоряжения командиру повстанческого отряда, карачаевскому князю Крым-Шамхалову, а также есаулу Муштаеву.

До слуха Хвостикова дошла молва о бесчинствах белоказаков в станицах Суворовской, Бекешевской и Баталпашинской. Генерал уже знал, что война окончательно проиграна. Врангелевские десанты разгромлены… Теперь — уйти на покой, за границу, уйти так, чтобы как можно меньше осталось в истории нечистых следов «освободительного» движения возрожденцев на Кубани.

Хвостиков сидел у карты в гостиной дома коннозаводчика Трихлебова-Черкасского. Рядом с ним за столом — полковник, князь Крым-Шамхалов, штабные офицеры и три британских военных советника. Среди них майор Билл Стрэнкл, облачившийся в военную форму.

— Как видите, господа, — сказал генерал, крутя тонкий черный ус и хмуря широкий низкий лоб, — больше недели наши арьергарды на этой линии, пожалуй, не продержатся. С часу на час я ожидаю офицера-фельдъегеря с личным поручением барона. Фельдъегерь прилетит прямо сюда на аэроплане британских воздушных сил.

— Позвольте, генерал, — сказал Стрэнкл, вынув изо рта сигару. — Когда аэроплан будет возвращаться обратно?

— Вероятно, через день.

— А нельзя ли мне вылететь в Крым или на базу военно-воздушных сил?

Хвостиков развел пухлыми холеными руками.

— Все от господа бога… Я не думаю, чтобы барон оставался так долго в своей ставке. Да там ли он? Весьма возможно, что ставка переместилась на военные корабли…

— Тем лучше! — оживился Стрэнкл. — Мы вылетим на базу воздушных сил в Иран. Именно туда я обязан вернуться после экспедиции в Россию. Я везу с собой ценнейший груз.

— Что ж, в добрый час.

— Полагаю, все устроится хорошо, — ответил генерал. — Итак, господа, теперь послушаем нашего командира «отряда возмездия». Пусть войдет.

Адъютант скрылся за дверью.

Бледный, измученный бессонными ночами есаул Муштаев, отдав честь, протянул командующему свернутый вдвое лист бумаги.

— Что такое? — холодно спросил Хвостиков.

— Мой рапорт об отставке, ваше превосходительство, — ответил есаул.

— Вы шутите. Война не кончена… — на лице командующего изобразилось крайнее удивление.

— Плохие шутки, ваше превосходительство. Или отставка или пуля в лоб, другого выхода у меня нет.

— Что это значит, есаул? Вы забываетесь!

— Не могу больше вешать и расстреливать. Дело ли русского офицера? На днях от красных перебежал к нам человек, вполне достойный выполнять такую миссию, хотя он и рядовой.

— Кто он? Кто? — раздались вопросы.