Их было трое - [54]

— Одну минуточку, товарищ политрук, — еще раз обратился к Петру Икати адъютант, — отойдем-ка в сторону, есть конспиративный вопросик…

— Пожалуйста. Слушаю вас.

— Не встречали вы где-нибудь вестового начштаба Шица?

— Нет. А что?

— Пропал куда-то каналья. Как в воду канул. И еще — но это строго секретная новость — начштаба Родзиевский обнаружен утром в батарейном блиндаже убитым. Возле его трупа валялось несколько золотых монет царской чеканки.

— Начштаба убит? Но как же он попал в блиндаж? — удивился политрук.

— Сам пожелал пойти на батарею, рапорт писал.

— Ах да, помню…

— Вот такие-то дела, политрук, — вздохнул Козырев, — загадочная история. Откуда у начштаба золото? Выстрел в затылок…

Адъютант сел на свою лошадку и поковылял дальше — разносить по свету приказания начальства и особо секретные новости.

Наскоро пообедав, бойцы Заманкульской роты РКСМ выстроились и двинулись в Пятигорск. Кто-то затянул песню о черном бароне.

— А замечаешь, Семен, — сказал Петр Икати ротному. — Песня как бы налилась новыми голосами. Добровольцы пришли!

Ночь в коммуне «Водопад»

Послав Заманкульскую роту в Пятигорск, Янышевский справедливо считал, что там, охраняя второй эшелон штаба и тылы бригады, бойцы по-настоящему отдохнут. Хлопцы отличились, пусть погуляют. Забота о красноармейце — первое дело командира. Этому учил Серго.

Но ни Янышевский, ни комиссар Поддубный не могли предвидеть, что они посылают роту в новое «пекло».

Рота разместилась в одной из казарм старого военного городка, рядом с сельскохозяйственной коммуной «Водопад»[45]. Политрук и командир с двумя взводами красноармейцев ушли в наряд, охранять гостиницу «Бристоль». В казарме остались взвод Пелла Мильдзихова, кухня и маленький обоз.

Отделенный Бибиков занялся с молодыми, еще не обстрелянными бойцами — Костей, Ахметкой и Знауром.

Шло седьмое по счету занятие. Занимались на плацу, неподалеку от походной кухни, возле которой суетился красноармеец Плаха, тот, что делил в вагоне селедку.

Душистый запах каши порою отвлекал бойцов, но Бибиков не обращал внимания ни на кашу, ни на самих слушателей.

Бывалый русский солдат Бибиков любил учить уму-разуму несмышленых птенцов-новобранцев. Чувствуя свое недосягаемое превосходство над ними, он не говорил, а упоенно декламировал:

— Как должон действовать молодой пролетарский боец? Он должон смотреть прицельным глазом в прорезь прямо на мушку, держа ее на уровне прицела…

Сделав паузу и с достоинством оглядев троих своих питомцев, он продолжал:

— Прицелившись, сделать вдох, точно подвести мушку под фигуру представителя мировой буржуазии и плавно нажать на спусковой крючок…

— Бибиков, — перебил проходивший мимо Мильдзихов, — ты покажи им, как стрелять надо, а уж потом — про мировую буржуазию…

— Есть, товарищ комвзвод. Подведя под фигуру…

Ахметка смотрел на Бибикова преданными глазами, ровным счетом ничего не понимая. Костя внимательно слушал и даже покраснел от сильного напряжения. Знаур устремил взгляд на курящуюся вершину Машука, думая о чем-то своем.

Когда Бибиков начал на деле показывать, как надо метать гранату, стрелять из винтовки лежа и с колена, ребята оживились. Ахметка первым рвался завладеть винтовкой или гранатой, глаза его горели. Наконец отделенный протянул учебную гранату — Ахметка расцвел в улыбке.

— Скажи, дядя, куда бросать? Скажи! Да?!

— Я тебе не дядя, а командир отделения, — строго ответил Бибиков. — Вон цель — старая водопроводная труба. Слушай мою команду! Гранатой по белым гадам — огонь!..

Ахметка подпрыгнул на месте, размахнулся, метнул гранату и мигом припал к земле. Граната звякнула, угодив прямо в цель. Бибиков удивленно посмотрел на Ахметку.

— Откуда такая сноровка?

— Камни бросал в горах, когда еще играл с разным мальчишкам, сам был тоже совсем молодой. Клянусь.

— Да ты и нонче не больно взрослый, — заметил отделенный.

Ахметка выполнял упражнения быстро, порывисто, даже вспотел от старания. Он торопился, как будто боясь, что сейчас у него отберут винтовку или гранату. Знаур делал все обдуманно, не спеша, «ухватисто». А Костя брал в руки оружие с видом знатока, дескать, для нас дело плевое, не новое, немало мы постреляли на своем веку и побросали гранат…

Время близилось к обеду.

Дневальный по кухне пробовал кашу из большого половника, дул и обжигался. Из казармы доносился голос Мильдзихова: «Никаких оправданий! Чтобы завтра были все помыты и одеты в чистое белье. Тиф — второй Врангель…»

Перед обедом Бибиков доложил взводному:

— Пополнение готово к стрельбе в боевых условиях.

— А ну, идемте, проверю, — Мильдзихов недоверчиво покачал головой.

— Да вы не сомневайтесь, товарищ взводный. Это ж природные абреки. Они с пеленок учились стрелять…

— Нехорошо, товарищ Бибиков, — упрекнул взводный. — Абрек есть разбойник с большой дороги, а они — красноармейцы.

— А ведь я мечтал, что абреки — такая нация…

— Учти на будущее, Бибиков. И понятней объясняй. Откуда ты взял «прицельный» глаз?

— Проклятая унтер-офицерская муштра заела. И то сказать, на барышню смотришь «прицельным» глазом, до того въелась эта наука. Никак не можем сбросить с себя оковы империализма…