Их было трое - [45]

— Откуда ты все это знаешь? — зло и глухо спросил начканц.

— Я был там… — смутившись, ответил Знаур.

— Брешешь, бестия!

Как опаленный, Знаур вскочил с места.

— Ты тоже был там, я теперь вспомнил… — тихо сказал юноша, пятясь к двери. — Ты говорил, что надо пускать поезда под откос…

— Стой, каналья… — хорунжий Половинка (это был он) схватил Знаура за руки, скрутил их и связал тоненьким казачьим ремешком.

В дверь постучали. Половинка впустил пожилого бойца с винтовкой, приказал:

— Отведите воришку на гауптвахту. Пусть посидит там. Сполняйте!

— Есть, товарищ начальник! — буркнул боец, и через две-три минуты Знаур уже лежал в темном подвале.

— Вот и поговорил с «главным комиссаром», — сквозь слезы шептал Знаур. — Что делать теперь? Дедушка в лазарете, я в тюрьме… А что будет с теми, кого хотят убить заговорщики?..

Знауру вдруг почему-то вспомнились — в который раз! — последние минуты прощания с матерью. И вновь зазвучал печальный голос: «Зачем, зачем ты меня покидаешь, ма хур!..»

И опять перед глазами начканц. «Черный предатель. Как я сразу не узнал эту галиатскую змею?..»

Опустил руку в карман, почувствовал холодную сталь браунинга. Половинке и в голову не пришло обыскать своего пленника. «Если придет сюда этот шакал, — думал юноша, — пристрелю гада, а там будь что будет — всем расскажу, кто он такой…»

Прислушался. Близко у дверей никого не было. Несколько раз передернул затвор браунинга, потом снова вложил патроны в обойму. Когда-то в доме великородного Саладдина гости-офицеры давали маленькому Знауру играть с таким оружием, показывали, как надо заряжать и стрелять. Теперь пригодится…

Скрипнул ржавый засов камеры, Знаур насторожился. Вошел Половинка.

— Вот что, хлопец, — тихо сказал он. — Хотя ты есть провокатор и достоин петли, но я православный христианин и имею желание тебя ослобонить. Следуй за мной, только — смирно, не пищать.

Вышли из комиссариата через задние ворота. Шагали по темным закоулкам. Все отчетливей слышался шум Терека. Вспомнилось родное селение, рокот реки в половодье, лица близких…

У обрывистого берега маячили какие-то фигуры. Половинка тихо свистнул. Ему также ответили.

— Эй, сюда! — позвал хорунжий. — Вот что, хлопчики, отвезите, ради христа, моего племянничка подальше от кутузки. Надоело там сидеть, сердешному…

— Отвезем, пан хорунжий. Позолоти ручку… — ответил хриплый голос.

Половинка о чем-то пошептался с неизвестными, звякнули монеты.

— Ты, фигура, сидай на шарабан! — приказал Знауру тот же хриплый голос. — Поедем, милай, погуляем ноченьку…

Знаур почувствовал недоброе, но повиновался, сел на бричку рядом с большеголовым горбуном, обладателем хриплого голоса. На бричке сидели еще двое. Пахло водочным перегаром и самосадом.

Бричка загремела по мостовой. Хорунжий скрылся в темноте. Знаур молчал, подавленный.

Возле моста через Терек, против городской электростанции, повстречался конный разъезд.

— Стой! Пропуск! — скомандовал передний — широкоплечий, в кожаной тужурке. За поясом у него поблескивала вороненая сталь маузера.

«Неужели спасение?» — мелькнула радостная мысль. Знаур нащупал рукоятку браунинга.

Горбатый бандит, тот, что получил деньги у хорунжего Половинки, бросил вожжи и, пригнувшись, спрыгнул с повозки.

— Нарезай на малину, братцы!.. — крикнул он.

Знаур схватил вожжи, остановил лошадь. Других двоих, как ветром, сдуло с брички.

— Стой, стрелять буду! — скомандовал всадник в кожанке.

Горбун поднял руку с наганом, послышался двойной щелчок взводимого курка. Но выстрел громыхнул с другой стороны. «Как громко», — подумал Знаур, опустив руку с браунингом. Несколько секунд стоял ошеломленный.

Двое конных спешились, третий, в высоком шлеме, держал поводья лошадей. Широкоплечий осветил электрическим фонариком корчившегося на камнях преступника, поднял с земли его наган.

— Кажется, это армавирский бандит Клява… А ты кто такой? А ну, сдай оружие.

Последние слова относились к Знауру.

— Я? Я ваш… красный… Они меня везли казнить. Вот оружие, возьмите, дяденька…

— Кривенко! Садись с малым на подводу. Кляву положите туда же. Он, кажется, еще дышит. Дома разберемся, кто из них красный, а кто зеленый…

Человек в кожанке — особый уполномоченный ВЧК Григорий Иванович Северин — прибыл во Владикавказ по личному заданию Дзержинского. Балтийский матрос, Северин был один из тех, кто с первого дня основания ЧК работал рядом — плечом к плечу — с Феликсом Эдмундовичем и многому научился у своего руководителя.

Располагая большими полномочиями, Северин мог бы производить в городе повальные ночные облавы, вызывать сотни бойцов-чоновцев[42] на розыск тайных штабов и вооруженных групп так называемого «Боевого союза возрождения России». О том, что на Кавказе, как на юге Украины, на Дону и Кубани, создавались такие организации по директивам ставки Врангеля, было хорошо известно в ЧК. Северин имел все основания поставить дело «на солидную ногу», создать большой аппарат, держать усиленную личную охрану, созывать многолюдные совещания.

Но не этому учил Феликс Эдмундович Дзержинский.

С первых же дней пребывания в городе Северин начал изучать людей, с которыми должен был работать. Он стал по очереди брать их на операции или для патрулирования по городу. Часто Северин заводил разговор с рабочими железнодорожных мастерских, с извозчиками, просто с прохожими. Бывал в окружкоме партии, о чем-то подолгу беседовал с секретарями и рядовыми партийными работниками. Иные сотрудники областной ЧК удивленно говорили друг другу: «Работа строго конспиративная, под тремя замками сидишь и то оглядываешься, а наш начальник во все дыры лезет, со всеми разговаривает. Странно!..» Подобные речи быстро обрывались, потому что особый уполномоченный часто приходил с операций не с пустыми руками. И с каждым днем контуры дела о существовании вооруженных групп «возрожденцев» и их центра все больше прояснялись.