Их было трое - [44]
Добравшись до осетинского кладбища и знакомых железных ворот, мистер Стрэнкл облегченно вздохнул. Спрыгнул с двуколки. Постучал. Ворота распахнулись.
— Мир вам! — с поклоном приветствовал гостя молодой хозяин.
— Тише. Заведите во двор коляску.
Через минуту Стрэнкл сидел в полутемной комнате — свет был прикручен. На скамье рядом с Амурханом — хорунжий Половинка.
— Есть новости, ваше высокородие, — подобострастно доложил хорунжий. — Их сиятельство граф Всеволод Сергеевич арестован…
— Кто? Что?..
— Так точно, ваше высокородие. Из нашего комиссариата хорошо видать двор чека. Я сам лицезрел, как их вели. Должно быть — наглухо.
— Ну, вот что, — перебил Стрэнкл. — Печать военного комиссариата с вами?
— Так точно, ваше скородие.
— Пишите пропуск на право следования в район боевых действий в Пятигорский округ как уполномоченному международного Красного Креста.
— Только вам?
— Мне и… хозяину, — Стрэнкл кивнул в сторону Амурхана.
Лицо Амурхана заметно побледнело, трусливо забегали глаза.
— Есть основание полагать, — спокойно сказал гость, — что завтра вас арестуют, а через недельку могут расстрелять. Если же мы уедем вместе, то через ту же самую неделю или две вы получите пятьсот фунтов золотом и заграничный паспорт на любое имя. Итак?
— Я еду, — упавшим голосом ответил Амурхан.
Когда гость положил пропуск в карман и уже собирался выйти во двор, Половинка робко спросил:
— Дозвольте еще спросить.
— Что? Денег?..
— Позавчера я задержал мальчугана. Он пришел донесть на вас и всех нас, членов штаба «Боевого союза». Как с ним быть?
— Что за мальчуган? Как его имя?
— Имя не говорит, шельмец. Но все знает, прохвост. Меня ажник холодным потом прошибло…
— Где он?
— Под замком, на губе, благо она пустует согласно эпидемии…
— Ликвидировать мальчишку! — резко бросил иностранец. — Можете?
— Для этого нужно войти в соглашение…
— Какое еще «соглашение», черт вас побери?
— В соглашение кое с кем из армавирских заплечников. Они могут обделать бесшумно, и концы — в Терек… — Но — хитрые бестии! — принимают только золотую валюту, — развел руками Половинка.
Мистер Стрэнкл нащупал во внутреннем кармане плаща тяжелый кожаный мешочек и бросил его на стол. Глаза Половинки улыбались. Вся его фигура выражала подобострастие.
В кожаном мешочке были деньги, полученные в тегеранском духане «Невидимая нить» от отца Знаура.
В тот вечер, когда Знаур возвратился из дома Дзиаппа, к Габо его не пустили. Старик метался в бреду. Ираклий Спиридонович распорядился немедленно отправить его в тифозный лазарет.
Рано утром приехал шарабан из городской дезостанции. Каморку Габо продезинфицировали карболкой и забили досками. Воспользовавшись моментом, пока санитары сновали взад и вперед с баллонами, Знаур проник во флигель.
Одноглазый вернулся поздно ночью, немало выпив, и теперь спал крепко.
Знаур ступал так тихо и ловко, словно пробирался по осыпающемуся склону над пропастью. Недаром он вырос в горах. Но мальчик волновался. Никогда ему не приходилось красть. «Если проснется, скажу, хозяйка послала за книгой» — придумывал он на ходу.
Знакомый браунинг оказался в книге как раз рядом с головой спящего Шувалова. Смельчак сунул его за пазуху черкески и выскользнул на улицу.
«Скорей, скорей, скорей…» — твердил он про себя, хотя знал, что Шувалов сам прячется от людей и не бросится разыскивать свое оружие.
«Во что бы то ни стало надо найти Костю и Ахметку, — думал Знаур. — Показать им пистолет, рассказать обо всем и вместе идти к главному красному комиссару…»
Расспрашивая у прохожих, где детский дом, Знаур добрался до здания бывшего офицерского собрания. Здесь и располагался приют для сирот. Дежурный из демобилизованных солдат ничего толком не знал, зато сам проявил немалое любопытство — кто такой Знаур, где его отец, мать, почему он ищет своих товарищей именно в детдоме, — словом, клонил дело к тому, чтобы самого Знаура задержать как беспризорного.
Улучив момент, Знаур убежал.
В конце Александровского проспекта, возле полуразрушенного памятника Золотого Орла в честь русского солдата Архипа Осипова, взорвавшего занятую турками крепость, стояли навытяжку два часовых-красноармейца. Из парадного то и дело выходили военные с новыми блестящими кобурами на поясах.
— Дядя, как найти главного комиссара? — спросил одного из них — коротенького и, как показалось Знауру, очень похожего на кота, который жмурится от яркого света.
— А по какой надобности?
— Очень важный дэло, дяденька…
— «Важный дэло…» Пойдем-ка со мной. Я есть помощник главного комиссара. Расскажешь мне, а потом пойдем к главному.
Знауру вдруг показалось, что он уже встречал этого низенького человека и слышал его голос, но где — вспомнить не мог.
Вместе с ним он вошел в маленькую комнату, на двери которой успел прочесть: «Начканц». На некрашеном столе лежали папки, в углу комнатки стоял маленький несгораемый шкаф. На столе — огромный чернильный прибор из черного мрамора с бронзовой феей, летящей куда-то с письмом в руках. Начканц уселся в кресло и сказал тоненьким голоском:
— Выкладывай, паренек…
По порядку рассказал Знаур о том, что слышал на тайном совещании в доме Дзиаппа.
Очерк об известном адвокате и политическом деятеле дореволюционной России. 10 мая 1869, Москва — 15 июня 1957, Баден, Швейцария — российский адвокат, политический деятель. Член Государственной думы II,III и IV созывов, эмигрант. .
Труд журналиста-международника А.Алябьева - не только история Второй мировой войны, но и экскурс в историю развития военной авиации за этот период. Автор привлекает огромный документальный материал: официальные сообщения правительств, информационных агентств, радио и прессы, предоставляя возможность сравнить точку зрения воюющих сторон на одни и те же события. Приводит выдержки из приказов, инструкций, дневников и воспоминаний офицеров командного состава и пилотов, выполнивших боевые задания.
«Преподавателям слово дано не для того, чтобы усыплять свою мысль, а чтобы будить чужую» – в этом афоризме выдающегося русского историка Василия Осиповича Ключевского выразилось его собственное научное кредо. Ключевский был замечательным лектором: чеканность его формулировок, интонационное богатство, лаконичность определений завораживали студентов. Литографии его лекций студенты зачитывали в буквальном смысле до дыр.«Исторические портреты» В.О.Ключевского – это блестящие характеристики русских князей, монархов, летописцев, священнослужителей, полководцев, дипломатов, святых, деятелей культуры.Издание основывается на знаменитом лекционном «Курсе русской истории», который уже более столетия демонстрирует научную глубину и художественную силу, подтверждает свою непреходящую ценность, поражает новизной и актуальностью.
«Преподавателям слово дано не для того, чтобы усыплять свою мысль, а чтобы будить чужую» – в этом афоризме выдающегося русского историка Василия Осиповича Ключевского выразилось его собственное научное кредо. Ключевский был замечательным лектором: чеканность его формулировок, интонационное богатство, лаконичность определений завораживали студентов. Литографии его лекций студенты зачитывали в буквальном смысле до дыр.«Исторические портреты» В.О.Ключевского – это блестящие характеристики русских князей, монархов, летописцев, священнослужителей, полководцев, дипломатов, святых, деятелей культуры.Издание основывается на знаменитом лекционном «Курсе русской истории», который уже более столетия демонстрирует научную глубину и художественную силу, подтверждает свою непреходящую ценность, поражает новизной и актуальностью.
Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад отдельной книгой в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф. Ф. Павленковым (1839—1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют по сей день информационную и энергетико-психологическую ценность. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.