Их было трое - [42]

Шрифт
Интервал

Знаур понял страшный смысл того, о чем так таинственно говорил лысый доктор.


Гости возвращались разными улицами, шли с оглядкой, по одному.

Знаур ушел раньше, объяснив сонному дедушке Дзиаппа, что должен обязательно вернуться домой, к старому Габо.

Знаур шел быстро, почти бежал, спотыкаясь на неровной мостовой узкой улочки Осетинской слободки.

«Что делать?» — спрашивал он себя. — Они хотят убивать из засады и ядовитыми уколами добровольцев Красной Армии, таких, как Кудзиго и Кудзи, пускать под откос поезда с людьми.

Расскажу дада. Конечно! Но он опять будет тянуть. Сам пойду к главному комиссару. Может сейчас? Нет… лучше завтра. Сначала стащу у одноглазого револьвер.

Повесить бы доктора на площади возле атаманского дворца, собаку.

Почти следом за Знауром мистер Стрэнкл подходил к улице Лорис-Меликовской. Позади в двадцати-тридцати шагах маячила долговязая фигура Амурхана, провожавшего «высокого гостя».

Правая рука мистера покоилась на рукоятке тяжелого кольта.

«Кажется, русские лежебоки и эти азиаты начинают пошевеливаться, — размышлял чужестранец. — Пока все идет нормально. Наши эскадры подбросят еще два-три десанта. Армия повстанцев-казаков отрежет Кубань и весь Кавказ от центральной России. Чем ты, майор Стрэнкл, порадуешь своего шефа? А вот чем. Бесценные сокровища английской военной миссии восемнадцатого года — в моих руках. В дипломатической посылке все прекрасно сохранилось: секретные письма военного министра главе дипломатической миссии в Москве Локкарту о ликвидации большевистского руководства в Москве и на местах… Составленный полковником Пайком список завербованных агентов из числа экспроприированных коммунистами лиц, расписки агентов в получении денег… Кроме того — тайные схемы месторождений вольфрама в горах Большой Кабарды и морганита — на южных склонах Клухорского перевала, в Сванетии, схема скрытых нефтяных скважин в Баку, акции на них и много других ценнейших бумаг. За возвращение в метрополию одних только секретных писем назначена огромная сумма вознаграждения.

В определенный день и час отряды «Боевого Союза возрождения России» захватят во Владикавказе власть. Новое пополнение Осетинской красной бригады и других частей Терской области будет уничтожено еще до приезда на фронт. Обескровленная в Ессентуках национальная бригада перестанет существовать. Примерно через месяц Кавказ очистят от большевиков. И тогда самое главное сделано: нефть и сокровища Кавказских гор — наши.

Ключевой позицией тайно подготовленных ударов явится Владикавказ, откуда всем делом мудро и невидимо руководил Билл Стрэнкл».

— Олл райт! — так быстро Стрэнкл привел к радужной развязке свои желанные мысли. Возможность скорого восхождения кружила голову, преуменьшая опасность.

Просчет мистера Стрэнкла

Как полагали сторонние наблюдатели-мещане, сидящие в своих подслеповатых домиках, поднимающаяся волна контрреволюции и царь-голод захлестнут Советскую власть еще до прихода крымских армий. А тот, кто был посвящен в тайные замыслы «возрожденцев», еще больше верил в неизбежность этого, как опытный убийца твердо верит, что удар кинжала в спину сделает свое дело…

Имея смутное понятие о том, какую силу в глубинах народа обрели ленинские идеи, какой великий смысл для людей труда таили слова «земля», «хлеб», «свобода», главари контрреволюционных заговоров допускали грубую ошибку в своих расчетах.

А между тем, на Курской слободке, в железнодорожных мастерских, на заводе «Алагир», на мельницах, электростанции и в казармах создавались части особого назначения, конные и пешие подразделения милиции, комсомольские посты для борьбы с хулиганством и охраны имущества граждан. Военный комиссариат формировал местные команды красноармейцев для ликвидации банд в горах.

Несмотря на тяжелые материальные условия, тиф, происки врагов, большевики готовили им сокрушающий удар, всюду наводился твердый революционный порядок.

Уже поздно. Мистер Стрэнкл сидит в буфетной рядом с Мэтт, смотрит на искрящееся в бокале вино, размышляет: «Сделать предложение сейчас или подождать?..»

Девушка думает о другом.

— Я плохо разбираюсь в политике, но, даже наблюдая за жизнью из окна этого дома, вижу, что вашим друзьям несдобровать, — говорит она весело.

— Хм. Любопытно. Что же вы видите, Мэтт? — усмехается Стрэнкл.

— Что я вижу? Хотя бы то, что под красными флагами шагают по городу молодые, сильные. А к вам по ночам приходят плюгавые, хромые, безглазые… — глаза мисс смеются.

Настроение Билла меняется, его охватывает раздражение.

— Вам полезнее играть в теннис. Там у вас получается куда лучше, нежели рассуждения о политике.

«Майор Стрэнкл не намерен заискивать перед упрямой девчонкой, хотя бы и богатой, и прощать каждый раз ее колкости. Надо дать ей понять».

Он залпом выпил вино, немного помолчал, взял со стола сафьяновую папку, резко встал и, сухо пожелав Мэтт спокойного сна, пошел из буфетной.

Мэтт проводила его сердито-насмешливым взглядом. И тут заметила у ног листок глянцевой бумаги. Видимо, он выскользнул из папки от порывистого движения Билла. (Непростительная оплошность!). Девушка поднесла листок к лампе и прочитала:


Рекомендуем почитать

Артигас

Книга посвящена национальному герою Уругвая, одному из руководителей Войны за независимость испанских колоний в Южной Америке, Хосе Артигасу (1764–1850).


Хроника воздушной войны: Стратегия и тактика, 1939–1945

Труд журналиста-международника А.Алябьева - не только история Второй мировой войны, но и экскурс в историю развития военной авиации за этот период. Автор привлекает огромный документальный материал: официальные сообщения правительств, информационных агентств, радио и прессы, предоставляя возможность сравнить точку зрения воюющих сторон на одни и те же события. Приводит выдержки из приказов, инструкций, дневников и воспоминаний офицеров командного состава и пилотов, выполнивших боевые задания.


Добрые люди Древней Руси

«Преподавателям слово дано не для того, чтобы усыплять свою мысль, а чтобы будить чужую» – в этом афоризме выдающегося русского историка Василия Осиповича Ключевского выразилось его собственное научное кредо. Ключевский был замечательным лектором: чеканность его формулировок, интонационное богатство, лаконичность определений завораживали студентов. Литографии его лекций студенты зачитывали в буквальном смысле до дыр.«Исторические портреты» В.О.Ключевского – это блестящие характеристики русских князей, монархов, летописцев, священнослужителей, полководцев, дипломатов, святых, деятелей культуры.Издание основывается на знаменитом лекционном «Курсе русской истории», который уже более столетия демонстрирует научную глубину и художественную силу, подтверждает свою непреходящую ценность, поражает новизной и актуальностью.


Иван Никитич Берсень-Беклемишев и Максим Грек

«Преподавателям слово дано не для того, чтобы усыплять свою мысль, а чтобы будить чужую» – в этом афоризме выдающегося русского историка Василия Осиповича Ключевского выразилось его собственное научное кредо. Ключевский был замечательным лектором: чеканность его формулировок, интонационное богатство, лаконичность определений завораживали студентов. Литографии его лекций студенты зачитывали в буквальном смысле до дыр.«Исторические портреты» В.О.Ключевского – это блестящие характеристики русских князей, монархов, летописцев, священнослужителей, полководцев, дипломатов, святых, деятелей культуры.Издание основывается на знаменитом лекционном «Курсе русской истории», который уже более столетия демонстрирует научную глубину и художественную силу, подтверждает свою непреходящую ценность, поражает новизной и актуальностью.


Антуан Лоран Лавуазье. Его жизнь и научная деятельность

Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад отдельной книгой в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф. Ф. Павленковым (1839—1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют по сей день информационную и энергетико-психологическую ценность. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.