Их было трое - [40]

Хорошо, что сын Амурхан служит красным директором окружной конторы лесничества, что не попал он вместе со старшим братом, Мисостом, в Добровольческую армию. Был бы и он теперь на чужбине, в Константинополе, а может быть, сложил бы голову в этой абреческой орде, именуемой регулярной «дикой» дивизией Добрармии.

«Эх, Мисост, Мисост, — думает Дзиаппа, сидя возле летней кухни на дубовом стуле. — Жив ли ты, мой орел? Был бы ты теперь полковником генерального штаба, если б не великий ураган в России. Куда привела тебя дорога войны?..»

Чуяло отцовское сердце, что все это кончится плохо. Правду говорил отставной генерал Хоранов, что офицеры затеяли опасную картежную игру, где их собственные головы котируются на медную монету. В одном только Дзиаппа не мог согласиться с его превосходительством. Хоранов утверждал, что время все поставит на свои места, нужно только уметь ждать. Чудак! Чего мог еще ждать генерал в возрасте восьмидесяти лет? Другое дело — Дзиаппа. Он моложе на добрых двадцать лет, его двоюродный брат Муртуз служит муллой в одной из прекрасных мечетей Тегерана. Вот и уехать бы туда с сыновьями. Но Хоранов утверждал, что так поступают лишь отступники, продажные шкуры. А не продался ли сам его превосходительство большевикам, получив от них охранную грамоту за то, что дал благородное слово не поднимать руку на молодую Советскую власть? Да, этот умрет спокойно. А ведь был когда-то сорви-голова, герой Шипки, портреты его печатались в русских и болгарских журналах…

Начинало смеркаться. Столовую гору обволокли рваные тучи. В долину Терека спустился густой туман, предвещая непогоду. Дзиаппа хотел войти в дом, да вспомнил слова Амурхана: «Будь, отец, неотлучно возле ворот, смотри, чтобы не пожаловали незваные…»

Сам Амурхан находился с гостями. Женщины еще с утра были отосланы к родственникам на Курскую слободку.

«Посмотреть, не идет ли кто», — подумал старик. Медленно подошел к железным воротам, поглядел в круглое отверстие, вытянув свою изрубленную морщинами шею, словно готовящийся к прыжку петух. В бледно-голубых выцветших глазах сверкнуло удивление: у забора кладбища показался подросток в белой черкеске. Не спеша старик открыл тяжелый засов.

— Эй, лаппу, подойди сюда!

Через две-три минуты беседы выяснилось, что старик и парень — родственники. Дзиаппа не стал спрашивать, зачем Знаур пришел на кладбище, где остановился в городе и т. д. Не стал он и рассказывать о том, как недели две назад сюда приходили какие-то нищие мальчишки — ингушонок и русский — и как он всыпал им нагайкой.

Старик пригласил Знаура как родственника в дом: таков обычай.

— Только вот что, лаппу, — предупредил он. — У моего сына сегодня важные гости. Ты сиди тихо на кухне, а я тебя буду угощать. Так ты говоришь, умер Саладдин? Царство ему небесное да уготовано в райских садах…

Проводив юного гостя на кухню, Дзиаппа угостил его сыром и чуреком.

Знаур сидел на корточках возле железной печки, подкладывая в огонь сухие хворостинки. Скачущие блики огня освещали не по-детски задумчивое лицо с большими темными глазами.

На кухню вошел Амурхан, здоровенный детина с густо вьющимися смоляными волосами и с таким же тонким, как у отца, чуть искривленным носом. Недобрым взглядом одарил Знаура.

— Кто это?

Дзиаппа объяснил сыну, кто такой их юный гость.

— Араку будем подавать позднее, — сказал Амурхан, видимо, недовольный приходом Знаура. — Потом, отец, отдельно подогрей с перцем для любителей. А сейчас сядь у самых ворот. Ты… как тебя?..

— Знаур, — назвался мальчик.

— Сиди, Знаур, здесь и никому не показывайся на глаза. У нас сегодня… поминки.

«То «свидание», то «поминки», — отметил про себя Знаур.

— Понял, дядя, поминки по ушедшим в тенистый сад Азраил Малиека[40], — добавил он вслух.

Амурхан ухмыльнулся и вышел.

Упрямый старик не стал сидеть у ворот, как требовал сын: «Молодой еще указывать мне место». К тому же Дзиаппа знал, что где-то там, на улице, расставлены дозорные и опасаться особенно нечего. Закрыв калитку на тяжелый засов и цепь, Дзиаппа тихо позвал Знаура.

— Вот что. Я вздремну на кухне, а ты посиди у дверей. Если позовет меня сын, прибежишь за мной.

— Будет исполнено, дада.

Когда старик, кряхтя и проклиная свою старость, улегся на кровать возле печки, Знаур подошел к стеклянной двери.

В комнате маячили какие-то неясные тени.

«А что если пройти в коридор, — подумал Знаур. — Застигнет Амурхан, скажу, что так велел дедушка…»

Мальчик тихо вошел в коридор, сел на скамейку. Отсюда через легкие тюлевые занавески внутреннего окна было видно и слышно почти все, что делали и говорили гости Амурхана.

Их было больше десяти. В одном из гостей Знаур узнал своего дальнего родственника (со стороны дядюшки Саладдина). Покойный Саладдин рассказывал когда-то, что этому человеку в младенческом возрасте крысы обгрызли уши. Как это могло случиться? Один аллах ведает.

В комнате были также русские, судя по чекменям и поясам, казаки. На почетном месте, в креслах, сидели двое — одноглазый, тот самый ночной гость, что обосновался в керакозовском флигеле, и мистер Стрэнкл. За их спинами стоял Амурхан, как лакей, держа полотенце в руках. На столе было много графинов с осетинским пивом, тарелок с холодной закуской. Против «почетных» стояли бутылки с коньяком.