Их было трое - [36]

— Кажется, что входишь в гробницу египетского фараона, — сказала хозяйка Вероника Спиридоновна, открывая дверь малой гостиной. Она прошлась по залу, села за рояль, взяла аккорд. Посмотрела в круглое зеркало, стоявшее на подставке для нот: тонкое выхоленное, чуть тронутое морщинками лицо, синеватые веки… Захлопнув рояль, позвонила в колокольчик. В дверях тотчас появилась служанка Дуняша — пухлая, заспанная женщина в белом переднике с кружевами.

— Что изволите, госпожа?

— Вернулся ли Ираклий?

— Все приехали — и хромой старик Габошка, и Богдан Богданыч, и турка Мехтихан, и проклятый чечен. Да еще мальчишку какого-то дорогой подобрали…

— Что еще за мальчишка?

— Молодой мистер взяли его к себе. Старый мистер были очень недовольные, но молодой мистер уговорили их и велели этому осетину-мальчишке идти на кухню, а когда его приоденут поаккуратней, будет он сполнять работу на посылках, казачком.

— Что еще?

— Приходил утром Ибрай Сайфутдинов, — тихо ответила Дуняша.

— Приходил? Кто звал?.. О ком ты говоришь? — зло выкрикивала Вероника Спиридоновна.

— Часовой его не впустил, хотя он вашим женихом представился. Уходи, говорит, пьяная морда…

— Очень хорошо, — облегченно вздохнула хозяйка. — Гнать всех вон, кроме…

— Они уже приехали, госпожа, — робко перебила Дуняша.

— Кто «они»?

— Их благородие, Всеволод Сергеевич.

На лице Вероники Спиридоновны появились красные пятна, она закусила нижнюю губу.

— Что же ты сразу не сказала? Где он?

— Во флигеле, спят. Бороду отпустили. Сразу и не узнаете своего любезного…

— Гости заметили его? Боже, что за времена, в своем ломе всех боишься…

Хозяйка прошлась по залу, нервно заломив тонкие кисти рук.

— Старый мистер до сих пор еще в спальне, и никого не принимают.

— А что молодой?

— Играют в тунис.

— В теннис, дура. С кем?

— С молодой миссой Матреной.

Тонко подведенные брови Вероники Спиридоновны удивленно поднялись.

— Что еще за «мисса Матрена»?

— Иностранная госпожа. Такая красавица, что глаз не оторвешь. Ах, какая красавица! Конечно, не такая, как вы, но все же выдающая.

— Откуда она взялась?

— С почтой надысь приехала, с охраной. Ее так чудно зовут, что и не выговоришь. Она мне и сказала: «Зови меня, Дуня, Матреной». Чудно.

— Она по-русски говорит?

— Без запиночки! Только слова растягивает, этак с важностью. А сама — красавица. Только ноги тонковатые, и сухонькая, как пигалица, а личиком — ангел небесный.

— Не мели языком. Что еще?

— Записочка вам, госпожа, — засуетилась Дуняша.

— Что же ты молчишь, идол африканский!

Вероника Спиридоновна поспешно развернула белый треугольник, пробежала глазами по строкам:

«Вероника! Именем всего святого — устрой мне аудиенцию у мистера С. От этого будет зависеть многое. Я пришел с «того» света. Был обезоружен. Чудом остался жив. Пришли мне какой-нибудь «цивильный» костюм попроще. Ираклию пока не говори обо мне. Хотя он и брат твой, но болтун ужасный. Приходи. Жду. В.»

Распорядившись о костюме, хозяйка отпустила Дуняшу и снова села за рояль. Взяла несколько аккордов, задумалась. Снова прочитала записку, позвонила. Через некоторое время в гостиную вошел мальчик в длинном синем курате. Большие темные глаза его с интересом уставились на хозяйку.

— Ты кто такой? — последовал вопрос.

— Казачок, который называется… — невнятно и путаясь, ответил Знаур. — Мистер принял на службу.

— Иди и прислуживай мистеру, а здесь моя половина… Впрочем, постой!

Вероника Спиридоновна достала из прикрытой ковром ниши маленькую корзину с конфетами в блестящих обертках.

— Вот, бери, — улыбаясь подала она корзину. — Будешь выполнять мои поручения.

— Слушаюсь, госпожа, — учтиво поклонился Знаур.

С этого момента он превратился в слугу двух половин — гостей и хозяйки.

Вскоре Знаур стал невольным свидетелем многих событий керакозовского дома. Изредка он разговаривал с дедушкой Габо. Думал о друзьях. «Где они, Костя и Ахметка. Может быть, еще во Владикавказе? Вот бы теперь, втроем, пробраться ночью в спальню к мистеру, связать его и сказать: «Давай сюда, паук заморский, клад, который ты выкопал в наших горах». И притащить его, связанного, вместе с кладом, к главному красному комиссару…»

Дедушка Габо хороший человек, но на все вопросы отвечает одно и то же: «Пока ничего нельзя предпринимать. Надо смотреть в оба — и все. Жаль, что не удалось подменить ящик. А теперь — поздно…» До сих пор Габо хранит в своей комнате под койкой второй металлический ящик, извлеченный Знауром из ямы, для чего — не говорит. Только предупреждает, с заморскими гостями нужно обходиться осмотрительно, иначе могут быть какие-то «дипломатические осложнения». Что это такое — неизвестно. Скорей всего, дедушка просто боится, старый стал для джигитских дел…

И еще досадовал Знаур: как жаль, что ничего не удалось узнать о кладе! А все из-за этого курда Мехтихана…

В ту тревожную ночь мальчику пришлось потратить не меньше трех часов, чтобы добраться в темень до сторожевой башни, выкопать пустой ящик, положенный туда мистером Стрэнклом, и вернуться в лагерь. Потом дедушка вырезал возле палатки несколько квадратных кусков дерна, положил их в ящик, замкнул его на тугие пружинистые запоры и сказал: «Постарайся заменить…» Знаур сначала без ящика подполз к задней полотняной стене, и уже хотел приподнять ее, как перед ним появилась рябая физиономия Мехти. «Ходы отсюда, маленькая воришка. Кушать хочешь, минэ проси, палатка господин не лезь — ухо резать буду», — не сказал, а прошипел курд.