Игры современников - [139]

– Помните, как вы все негодовали, когда настоятель, которого тревожила судьба нашего гибнущего края, поднимался к Дороге мертвецов, плача от горя? Он и вправду по ночам отправлялся в лес и у Дороги мертвецов громко кричал, и это было сродни тому, что он делал в молодые годы, спускаясь в долину, чтобы производить на свет детей. Настоятель взывал у Дороги мертвецов, чтобы наш умирающий край воспрянул, чтобы возродилась жизнь в долине и горном поселке. Может быть, там и зачала новую жизнь его воскресшая дочь...

Кони-тян говорил так спокойно и уверенно – это был уже совсем не тот человек, который совершил свой знаменитый прыжок, – будто теперь убедился: долина и горный поселок снова оживут. А убедившись в этом, исполнился решимости на следующее же утро отправиться к побережью, чтобы снова закупить там свежую рыбу.

Письмо шестое Лес деревни-государства-микрокосма

1

Сестренка, я пишу свое последнее письмо, посвященное мифам и преданиям нашего края, хотя прекрасно знаю, что посылать его тебе не имеет никакого смысла. Но я все равно пишу, взывая к тебе, и меня подбадривает надежда, что ты будешь читать его вместе с Разрушителем, который вырос до размеров большой собаки и уже сидит рядом с тобой. Ты, сестренка, вернулась к жизни через несколько лет после того, как бросилась с парохода в волны Внутреннего японского моря (об этом тогда писали во многих газетах). А теперь ты скрываешься вместе с Разрушителем, и усомниться, что ты жива, для меня, сестренка, равносильно тому, что признать: ни тебя, ни Разрушителя вообще никогда не существовало. Но тогда и мое существование – летописца нашего края – станет нереальным...

Сестренка, я получил известие о смерти отца-настоятеля. Сейчас в долине и горном поселке, кажется, не осталось ни начальной, ни средней школ, ни сельскохозяйственного кооператива, сохранилась лишь сельская управа – теперь отделение муниципалитета того городка, что расположен в устье реки. Мне оттуда позвонила девушка. Она сообщила о смерти отца-настоятеля не только по обязанности, но и движимая чувством человеческого сострадания. Обыкновенного сочувствия к тебе, которой придется покинуть долину, – у тебя же нет никакого права жить в храме после смерти отца-настоятеля. А ведь ты не раз обижала ее своим раскатистым хохотом.

Узнав о смерти отца-настоятеля, я решил было сразу же отправиться в долину, чтобы забрать его бумаги. Но мне по телефону сказали: «Ваша сестра взяла все оставшиеся после него вещи и уехала. В храме лишь одна пачка бумаг». Я отправил деньги и получил небольшой сверток. Раскрыв его, я обнаружил, сестренка, свои письма, в которых излагал, обращаясь к тебе, мифы и предания деревни-государства-микрокосма. И больше ничего. Не было даже записочки от тебя... Я был в полном недоумении, но потом сообразил: человеком, который аккуратно собрал все вещи, была не ты, а сам отец-настоятель, сделавший это в предчувствии скорой смерти. Он прожил такую долгую жизнь, что имел достаточно времени распорядиться своим имуществом. Как отец-настоятель поступил со своими собственными материалами о мифах и преданиях нашего края, я никогда не узнаю...

Может быть, я занимаюсь самообольщением в надежде обрести покой, но, когда я думаю об отце-настоятеле, которому лишь однажды в годы войны раскрыл свое сердце, а потом уже ни разу не пытался сделать это, мне, сестренка, приходит в голову мысль, что мои письма к тебе, в которых рассказывались мифы и предания деревни-государства-микрокосма, вполне его удовлетворили и свои материалы он посчитал лишними. В таком случае следует признать, что он преуспел в моем воспитании в детские годы, а если прибавить сюда, сколь успешно он обучил тебя всему необходимому, чтобы стать жрицей Разрушителя, то, я думаю, у него не было причин в последние годы жизни предаваться меланхолии. Возможно, мое предположение выглядит безосновательным и ты весело посмеешься над ним, но мне кажется, что письма, которые я посылаю тебе, явно испещрены пометками отца-настоятеля. Вспоминая детские годы, я как будто вижу перед собой этого дорогого мне человека, красно-синим карандашом оставлявшего черточки и кружочки на полях книг, которые он читал. На меня его привычка так повлияла, что я до сих пор, держа в руках книгу, не расстаюсь с цветным карандашом. Глядя на свои письма, вернувшиеся ко мне, я вижу множество стертых пометок, сделанных красно-синим карандашом. Стереть цветной карандаш так, чтобы не осталось никаких следов, очень трудно.

Сестренка, та страница, где я заметил стертые пометки, посвящена событию, о котором в письме к тебе трудно писать откровенно. Там говорилось, что ты, следуя указаниям отца-настоятеля, в одной из пещер на склоне у Дороги мертвецов отыскала похожего на гриб Разрушителя в состоянии глубокой спячки, вынесла его оттуда и возродила к жизни. Я внимательно изучил листок и не обнаружил ни одного вопросительного знака по поводу столь важных, но в то же время несколько сомнительных сведений, касающихся тебя. Значит, отец-настоятель одобрил их как соответствующие мифам и преданиям деревни-государства-микрокосма. И таким образом, сестренка, приветствуя тебя, ставшую настоящей жрицей, я могу утверждать совершенно объективно, что благодаря отцу-настоятелю, который с каким-то необъяснимым самоотречением занимался изучением легенд, ты действительно нашла пребывавшее в спячке существо, напоминающее гриб, и вынесла его из пещеры. Более того, возрожденный Разрушитель вырос вначале до размеров небольшой, а потом и крупной собаки, и даже если отец-настоятель сам в этом не убедился, он, исполнив свое жизненное предназначение, умер с сознанием исполненного долга.