Игры с судьбой. Книга вторая - [36]

Только махнуть рукой, проговорить тепло и искренне.

— Перестань.

— Хоть бы дверь заблокировали что ль, — с укором протянул юнга.

— Спасет? — с насмешкой отозвался Да-Деган.

— Нет, конечно, — отозвался парень.

— Ну, так и смысл?

— Катаки Вас убить хочет, и представить все как несчастный случай. Сам слышал!

— Думаешь, убьет?

— А что тут думать? Конечно же попытается. Только в одиночку все не провернешь по — тихому. Кого — то ему надо в долю брать.

— Разумно. Одно «но»! Если Хозяин станет допрашивать?

— Если, — протянул юнга. — А если нет? Анамгимар у Локиты в любимчиках ходил. Да и за Катаки на Эрмэ заступиться есть кому. Если, он вдруг станет в выигрыше, разумеется. В такие интриги полезли, а обезопасить себя не можете!

Согласно кивнуть.

Не обезопасил. И не пытался. Вероятно, просто надеялся, что убьют, что там, после смерти не будет тревог, сожалений, сомнений. Не будет той долгой ноющей боли у сердца, которая родилась в миг смерти Хаттами и постепенно распространялась по телу, отравляя кровь.

Впрочем, оставаться безразличным к своей судьбе, после слов юнги уже не мог. Словно рассек воздух удар бича, и, опустившись на спину, толкнул его вперед, причиняя боль, срывая кожу, и не позволяя оставаться незлобиво — спокойным.

— С кем и когда Катаки договаривается, знаешь?

— Конечно, — усмехнулся юнга.

— Проводишь!

Усмехнувшись, мальчишка кивнул.

— Только, — заметил он, хитрюще улыбнувшись, — давайте договоримся наперед. — Я скажу вам кто и где, а вы по приходе в первый же порт отпускаете меня на все четыре стороны, рассчитавшись за все эти два года службы Иллнуанари. Идет?

— Не нравлюсь я тебе.

— Ага, — усмехнулся мальчишка. — Мне вообще тут не очень. Осточертела Столица Ужаса. А так вы очень даже ничего. С вами договориться можно. Так, по рукам?

— Что ж, по рукам!

Поднявшись с кресла достать оружие из тайника, вместе со стволом, доставшимся после Анамгимара, проверить заряд, машинально отметив, что на игрушечки Анамгимар не скупился. Оружие было дорогим и даже щеголеватым. Если б не вес, можно было б назвать его женским.

Усмехнувшись переложил бластер из руки в руку, и поняв, что не спрятать, пошел, сжимая богато украшенную серебром рукоять в ладони.

Юнга деловито шагал впереди, указывая дорогу, ступал легко, словно кошка, не забывая держать ушки на макушки и осматриваться по сторонам.

Остановившись, не доходя до очередного изгиба коридора, указал на дверь, утопленную в нише.

— Это каюта одного из мятежников. Там они.

— Уверен?

— Ага!

Усмехнувшись, пожать плечами, глядя, как исчезает в лабиринте фигурка юнги. Подойдя к дверям погладить шероховато — холодный металл, кончиками пальцев чувствуя угрозу.

Аккуратно приложив ладонь к стене, нащупать по покалываниям в подушечках подводящие энергию провода, неторопливо приложить бластер и установив необходимую мощность, выжечь дырку в стене, расплавляя и металл проводки. И только поморщить нос, чувствуя неприятный запах паленой изоляции.

Кончилась тишина. Сквозь металл двери доносились голоса. Кто — то предлагал нож, кто — то яд. Старые излюбленные способы. Древние, как мир.

Легко растолкнув в стороны створки двери ворваться в помещение, глядя на остолбеневших от неожиданности контрабандистов. Кто — то тихо отступил, кто — то потянулся за оружием.

Ничего не оставалось кроме как выстрелить первому, на опережение, пронзая помещение хлестким зеленым огнем.

Наполнялся воздух запахом паленой плоти, стонами, криками.

Два тела неподвижно лежали на полу, разрезанные пополам.

Дурнота подкатывалась к губам.

Глядя на притихших, несмелых, отступивших к стене, только нарисовать на лице ухмылку — гаденькую, плотоядную! Ухватив за русые кудри Катаки, толкнуть на пол, пнуть в живот, не жалея ни туфель на высоком каблуке, ни силы.

— И еще раз — предупредительным выстрелом — в потолок, разнося напрочь туманные полусферы светильников, довершая разгром. Заговоры вздумал устраивать, сукин кот! — процедить сладко, манерно, поднимая скрючившегося на полу контрабандиста за патлы. — На тот свет решил отправить? Сам сдохнешь раньше!

Приподняв Катаки плюнуть в смазливое личико, в самые глаза, приставить бластер к виску, отмечая, как белеют губы, и ледяная испарина выступает на висках.

— П-помилуйте, господин!

— Помиловать?

И только гаденькая усмешка на губах. Хочется придавить, вонзив каблук в слабую плоть, пригвоздить к полу, хочется раздавить мерзкую гадину!

Помиловать! Кровь бросилась к щекам. И дрожала рука на курке. Как хотелось отомстить и этому. Не за себя, за все зло, причиненное людям.

Только ударить наотмашь увесистым металлом ствола по смазливому личику, выбивая зубы.

— Этих, — произнес, указав на тихо стоящих у стены заговорщиков, — казнишь сам. Каждого десятого из команды — тоже! Для острастки остальных. И! Если мне покажется, только покажется, Катаки, что ты вновь затеваешь заговор, то выстрелом в голову ты не отделаешься. На кол посажу! Ясно?!

И только кивок в ответ. А по лицу — слезы. Слюни. Сопли… и сочит из разорванной губы кровь, от всей красы контрабандиста одни ошметки — страх изменил черты, и ничего человеческого не осталось. Только ужас и готовность пойти по головам., и…. Нет, не раскаяние, не знает этого чувства и этого слова контрабандист, но преклонение перед более сильным.