Игры политиков - [31]

Вильсон оттолкнул от себя политических оппонентов и своим слишком активным участием в промежуточных выборах в конгресс, когда он всячески поддерживал кандидатов от демократической партии. Весьма неосмотрительно, пишет Элмер Бендинер, он «сошел с пьедестала и принял участие в тяжелых выборах 1918 года, призывая к формированию демократического конгресса, который поможет ему покончить с войной». Республиканцы не остались в долгу, и в этой политической кампании престиж Вильсона сильно пострадал. Его усилия пошли прахом — республиканцы, разозленные его вмешательством, взяли под свой контроль обе палаты конгресса.

Отбывая в Париж на мирные переговоры, Вильсон демонстративно не включил в делегацию ни единого конгрессмена или сенатора-республиканца, и партию, только что нанесшую ему болезненный удар на выборах, представлял только дипломат Генри Уайт. Накануне отъезда Вильсона Теодор Рузвельт едко заметил: «У мистера Вильсона в настоящий момент нет никакого права говорить от имени американского народа; его высказывания ни в малейшей степени не могут считаться выражением воли американцев».

Договор, заключенный в Париже, только усугубил положение. Стоило Жоржу Клемансо, удрученному гибелью молодого поколения французов и страшащемуся возрождения Германии, потребовать суровых репараций, грозящих обескровить поверженного противника на десятилетия вперед, как 14 пунктов были забыты. Еще более унизительным для Германии было его требование, чтобы немцы публично заявили о своей ответственности за начало войны — требование и несправедливое, и неконструктивное.

По договору Германия теряла «десятую часть сталелитейной промышленности, треть доменных печей, три четверти запасов железной руды и цинка», а также угольные шахты в Верхней Силезии; от Германии отторгались Эльзас и Лотарингия; Рейнская область передавалась на 15 лет под французское управление. Кроме того, на плечи Германии тяжелым бременем ложились солидные репарации, что неизбежно должно было привести к финансовому краху.

Немцы, решившие, что это Вильсон обвел их вокруг пальца, были возмущены. Поманив 14 пунктами, их вынудили подписать капитуляцию, когда немецкие войска все еще стояли во Франции и, напротив, войска союзников даже не пересекли еще германскую границу, и что в результате? Версальский договор. В ответ на требование принять его условия немецкий делегат граф Брокдорф-Рантцау энергично возразил: «Здесь, на этой конференции, мы стоим лицом к лицу с нашим врагом в одиночку; у нас нет союзников, но поддержка у нас есть. Вы сами ее нам предоставили. Я имею в виду право, гарантированное договором, самим принципом мира… Принципы, сформулированные президентом Вильсоном, равно обязательны для обеих сторон, участвовавших в войне, — и для вас, и для нас».

Немцы были не одиноки в своих чувствах. Версальский договор — порождение старого мирового порядка в его худших, самых хищнических чертах. Предоставив всему миру смиренно ожидать своего решения, трое господ — Клемансо, Вильсон и премьер-министр Великобритании Дэвид Ллойд Джордж — в уединении колдовали над картой мира и решали судьбы миллионов людей.

Несмотря на 14 пунктов, в договоре ничего не говорилось о свободе мореходства, а колонии и территории были завернуты, как конфеты в фантик, и переданы победителям. Японцам не были гарантированы равные права, на что они рассчитывали; взамен они получили экономические и политические привилегии в северном Китае. В результате получилось, что Китай — одна из стран-победительниц — стала жертвой грубого насилия; неудивительно, что под договором нет его подписи.

Единственный плод идеализма, который Вильсону удалось сохранить в неприкосновенности, была Лига Наций — договор предусматривал ее создание. Лига виделась как ассамблея всех стран планеты, приверженных идее сохранения мира на земле. Прообраз Организации Объединенных Наций, Лига должна была иметь полномочия и возможности призывать своих членов к экономическим и иным санкциям против агрессоров. Вильсон видел в Лиге зачаточную форму мирового правительства, обеспечивающего действие международного права во всем мире.

Но организация была изначально обречена на малокровие ввиду того циничного отношения, которое встретил договор во всем мире. Попросту говоря, наблюдатели всех мастей — и прежде всего американцы — чувствовали, что державы-победительницы ими манипулируют, а то и мошенничают. Шаг за шагом нации, приверженные старым порядкам, возвращались к своим привычным играм, основанным на принципе баланса сил; таким образом, они положили конец войне, которая велась за торжество идеалов, договором, основанным на «идеалах» жадности и мести.

И действительно, Лига, рожденная ущербным договором, никому не принесла удовлетворения. Либералы и интернационалисты считали, что предусмотренные ее уставом механизмы обеспечения мира слишком неэффективны; консерваторы и изоляционисты заявляли, что Лига покушается на суверенитет наций.

Нью-йоркская «Трибюн», газета явно интернационалистского толка, считая договор безнадежно слабым, сетовала на то, что он не предусматривает «никаких механизмов сохранения мира. За каждой страной остается право самостоятельного действия. Вооружения ничем не ограничены, не существует международной полиции, подконтрольной Лиге… Перед нами нечто вроде Entente Cordiale (сердечного согласия), которое заключили некогда Великобритания и Франция, согласившись не действовать совместно, но консультироваться по поводу действий в случае возникновения угрозы».