Игры на раздевание - [90]

Не может мужчина так сильно любить, не имеет права! Двадцать лет я жду жалкие крохи, но он не готов дать мне даже их! У Лейфа вот уже пять лет есть любовница в Торонто — отдушина, лекарство от быта и повод вспомнить, что он не только муж и пятикратный отец, но и мужчина. У Олсона женщины не переводились никогда, и только меня угораздило заболеть Каем — мужчиной, помешанным на верности. А ведь когда-то он был только моим, и тогда… не был так сильно нужен.

Высокий, красивый, умный, среди тысяч девушек он нашёл единственную, не способную на предательство. Он был в ней уверен, а она предала — всего-то и нужно было, что надавить на нужные кнопки.

У неё их много, и я нажала только на одну.

Глава 15

— Почему ты здесь? — искренне не понимаю его действий.

— Чтобы закончить с тобой.

— Это так важно именно сейчас? Ты не попытаешься её остановить? Уже много времени прошло — несколько часов, Кай…

Он глубоко вздыхает, на мгновение закрывает глаза.

— Рядом с ней сейчас её психиатр.

У него всё под контролем… Но если бы он не увидел, не заметил её там, на пирсе, то… был ли у меня шанс?

— Почему не ты?

— Потому что рано.

Он отрывается от стены, находит рубашку, просовывает руки в рукава, и я вижу, что спокоен — по жестокости в его глазах. В таком состоянии, как сейчас, он не человек — машина. Опасен, безжалостен, безошибочен. Я пытаюсь морально подготовиться к боли, но знаю, что бесполезно.

— Моя жена — фатально уязвимый человек, и ты всегда об этом знала. Как и то, что её в прямом смысле можно убить словами. Я убил однажды. И вот уже шесть лет держу её за горло — иначе выскользнет.

Он сморит в окно, застёгивая пуговицы, и ни один его мускул не выдаёт беспокойства — надежды, что сжалится, нет.

— За ошибку наказан, — продолжает, — я люблю, меня не любят в ответ. И ты как никто другой знаешь цену этого наказания, — разворачивается, смотрит сощуренными глазами, и от его взгляда мой затылок пронизывает тупой болью.

— Кай… — я пытаюсь остановить его, потому что знаю, бить будет больно, вынести бы…

— Поздно.

Глава 16

Он поднимает с пола пустой презерватив, подходит, я думаю, что ко мне, и когда наклоняется, чувствую мощные толчки в сердечной мышце, но до меня ему нет дела — выдёргивает из коробки на прикроватном столике салфетку, по пути в ванную заворачивает в неё презерватив, выбрасывает в мусор и моет руки.

Я закрываю глаза.

Моет после меня руки. Долго, тщательно оттирает их мылом, держит под проточной водой, трёт полотенцем.

Хирург в белых шёлковых перчатках, делающий единственный смертоносный надрез, задевающий одну за другой мои жизненно важные артерии, и ни капли крови не попадёт на белую ткань.

Кай Керрфут — самый умный и неоднозначный человек из всех, кого я когда-либо встречала. Самый скрытный, опасный, непредсказуемый, чудовищный манипулятор, способный на изящную, но убиственную жестокость.

Аутист, которого во взрослой жизни никто и никогда в этом не подозревал — так преуспел он в маскировке.

Возвращается:

— Я простил тебя за то, что раздвинула свои чёртовы ноги перед другим и впустила в себя его член. А я целовал тебя там…

На его лице ад: зубы стиснуты, вместо глаз щели, плечи напряжены так, словно он готов ударить:

— Она тоже! — напоминаю ему, хоть и задыхаюсь.

— Я много раз прощал тебе твои попытки обидеть её, — продолжает шипеть. — Но попытку убить не прощу! Никогда! Не спишу на тупость! Не найду оправдания!

Одно движение — он распрямляется, и от злости и опасности нет и следа — снова невозмутимость. Не человек — дьявол. Сатана, замаскированный созидательным спокойствием. Безразличие больнее всего.

— Она не ты, — бросает.

После всего поднимается и произносит слова, которым суждено стать клеймом на моей душе́:

— Ты была самой большой ошибкой в моей жизни, Дженна.

Я была не права. Как же я была не права, ещё тридцать минут назад полагая, что этот человек сломался. Его невозможно сломать. Ничем. Невозможно к чему-либо склонить или принудить. Никак.

— Я всегда знал, кто придумал мне прозвище «Аутист», — заявляет. — И знаешь, прощение — это библейская вещь, поэтому она не может быть неправильной. Однако есть один очень важный момент: необходимо разделять людей на действительно допустивших ошибку и тех, кто за твоей спиной назовёт тебя «лохом». Есть только один способ это сделать: не прощать дважды. Я всегда даю людям второй шанс, Дженна. И у тебя был твой, и ты даже им однажды воспользовалась. Дело было не в твоей измене, а в том, что ты больше не относилась к категории людей, впервые допустивших ошибку.

После недолгой паузы его лезвие продолжает двигаться к моему сердцу:

— Позволь спросить, просто так, из спортивного интереса: на что надеется женщина, упорно лезущая в постель к мужчине, который давно и безнадёжно любит другую? Это вопрос с практической точки зрения, а если рассуждать с позиции высоких материй, то… я не уверен, вообще, что ты сама понимала свои действия, годами не теряя надежды просочиться в мою семью. Думала, наша с ней трагедия даст тебе шанс? Лазейку — возможно, но такое неуловимое чувство как «любовь» вряд ли, Дженн. А тебе ведь именно оно нужно, или нет? Или я всё ещё слишком высокого о тебе мнения? Ты знаешь, это поразительно, но столько лет тебя зная, даже я не смог просчитать до конца на что ты способна! Незаметно, тихо, тонко и по касательной ты прошла мимо и задела обоих: и меня, и Вик. Сделала это в уязвимой точке, и мы завертелись и не заметили, как убили свою дочь. Вот уже больше шести лет нас трясёт, мы варимся в таком дерьме, какое тебе и не снилось, а ты все ждёшь… пока она сварится? Не сварится, Дженн! Я не дам! Знаешь, почему?