Игры на раздевание - [74]

Это был один из тех тяжёлых, но, к счастью, не таких частых вечеров, когда я не мог собраться с мыслями и силами, чтобы вернуться в дом, где жила жена, похожая на зомби. Женщина, которую я любил.

Моя привязанность и даже зависимость от неё были настолько сильны, что я не раз задавался вопросом: почему именно она? По какой причине из сотен других часто не менее, а даже более красивых, ярких, привлекательных сексуальных, остроумных и эрудированных я выбрал именно её? Я не смог найти ответ на этот вопрос ни в эпоху благополучия, ни в годы относительного спокойствия, и вот только теперь, почувствовав горечь потери, я, наконец, понял: искать причины бессмысленно, как и пытаться ответить на то, что не подразумевает ответов.

Так вот в тот вечер, индеец, имени которого я даже не запомнил, отказался от пяти сотенных, заявив, что это слишком много, взял пятьдесят долларов и выдал:

— Тебе не помогут доктора и науки: только ты сам, только в тебе ответ.

— Не понял? — ответил ему я, хотя всё я понял. Если не в деталях, то в общих чертах точно: слишком большой опыт общения с первыми людьми.

— Ты живёшь в боли и отчаянии, потому что страдает она. Не жди помощи от людей, она не придёт. Внешний мир не способен вам помочь. Но ты можешь. Весь ответ в тебе.

— Как?

— Ты знаешь. И знаешь давно. И даже пытался это использовать, но выбрал неверный путь. Чтобы показать любовь, нужно принести жертву. Что для тебя самое ценное?

Я призадумался: ценностей в моей жизни довольно много, начиная с материальных, вовсе не свалившихся мне с небес на голову, и заканчивая достижениями, ради которых я жил, рос, учился, развивался, работал, лишал себя и близких многих очень важных вещей, таких, например, как время «вместе». Что из этого — самое важное для меня?

— Я строю свою жизнь осознанно, поэтому ценных вещей у меня много. И я не знаю, что именно ты называешь ценностью: дом, машину или положение в обществе? Социальный статус? Богатство? Время? Возможности? Дружбу?

Я останавливаюсь, а он, совершенно неожиданно улыбнувшись и сузив свои и без того раскосые глаза, говорит:

— Ты почти у цели, продолжай!

И я с ужасом осознаю: то слово, которое было последним и застряло непроизнесенным в горле именно по той причине, что я не решился внести его в список ценностей, от которых готов отказаться — и есть самое ценное для меня.

Любовь.

Индеец, не отрывая взгляда, улыбался так широко и довольно, что мне были видны его порядком изношенные и никогда не леченые зубы. Он читал мой ответ на моём лице — в выражении того отчаянного отрицания, которое было на нём написано.

— Настоящая любовь способна проявить себя только в жертвенности. И лишь тебе решать, готов ли ты принести в жертву свою самую главную ценность.

В тот момент я ещё не был готов. Не был. Самое дорогое не смог оторвать от себя даже мысленно. Но уже тогда понял: жертвовать всё равно придётся, это лишь вопрос времени.

И я не был бы Каем Керрфутом, если бы не извернулся в своей жертвенности так, чтобы моя ценность, в конечном итоге, осталась бы при мне. Здесь требовался тонкий расчёт, комбинация, не допускающая ошибки, ни малейшего, ни единого промаха, иначе крах.

— Почему я? — спросила Дженна, презирая, кажется, не только мою просьбу, но и меня самого.

— Потому что ты единственная, к кому она когда-либо ревновала. Это должно её пронять.

— Я думаю, измена мужа в любом случае выбьет её из зоны комфорта.

— Не факт. Она слишком хорошо меня знает — может не поверить.

— Не думаю, что твой кредит доверия настолько не знает границ, — скептически хмурится.

— Мы с Викки почти всё нерабочее время проводим вместе. Если что и возможно в таких обстоятельствах, то только с тобой.

Я знаю, как неприятна ей моя просьба, но когда речь идет о моей жене, я теряю не только адекватность, но и совесть.

Но уже после того, как всё случилось, и я преуспел в саморазрушении, Дженна выдала свой вердикт:

— Любящая женщина никогда так не растопчет своего мужчину, чтобы ни было. Ни одна приличная не побежит так легко и быстро раздвигать ноги, прикрываясь обидой!

— Джен, ты ведь знаешь, как я люблю тебя. Но никогда! Слышишь? Больше никогда не смей так говорить о моей жене!

— Не ори. Ты спросил, зачем я здесь. Это был вопрос ради вопроса, или ты рассчитывал получить ответ?

— Ответ.

— Он тебе известен. Причём был известен всегда. И как человек, любящий тебя не той разновидностью любви, какой ты любишь меня, я больше не могу на всё это смотреть! Просто смотреть не могу! Да, я люблю тебя. Люблю, как любит женщина мужчину, а не как друг!

Я молчу, потому что мне нечего сказать. Она права, я знал. Это знание всегда было со мной, срослось, стало частью моего восприятия мира, некой само собой разумеющейся данностью. И я заметил, что с того дня, как я впервые попросил её распустить волосы, она больше их не собирает.

— Дженна, когда-то давно я сказал тебе, что отныне для меня существует только одна женщина, с тех пор ничего не изменилось. Мой проект, какими бы ни были его результаты — это мой проект. Ты знаешь, что такое безусловная любовь?

— Любовь без условий?

— Когда любишь другого сильнее, чем себя. Когда то, что он чувствует, важнее того, что чувствуешь ты. Когда его боль острее твоей, когда ты, не задумываясь, готов отдать свою жизнь, только бы сохранить ту другую жизнь. Когда не важно, как глубоко вы упали и как сильно испачкались — ты продолжаешь любить. Любить в болезни, в нужде, в отчаянии, в горе. Ты просто любишь, и всё.