Игры кавалеров - [13]

— Изволите ли велеть чего еще? — тихо спросили за дверью.

— Храни вас Господь, — неожиданно для самой себя прошептала девушка. И осенила запертую дверь своей комнаты, показавшейся ей сейчас не то темницею, не то единственным надежным убежищем во всем замке, защитою невесть от чего, размашистым крестным знамением.

Ответом ей были быстрые, но весьма тихие шаги спускавшегося по лестнице человека.

Тогда Татьяна с размаху бросилась на постель, укрылась одеялами, но еще долго не могла сомкнуть глаз. Отчего-то хотелось плакать, и на душе было странно — одновременно и тревожно, и светло.

Она проснулась ни свет ни заря, когда в замке еще спали. И лишь прислуга этого некогда грозного и величественного замка, ныне превратившегося в заурядный постоялый двор, понемногу выбиралась из своих клетушек. Разводили огонь, ставили котлы, где-то скрипел колодезный ворот, а у ворот кто-то негромко, но настойчиво требовал овса для лошадей.

— Вот вкратце и все, — развел руками Оленин, в то время как Ольга не сводила с него глаз в течение всего рассказа молодого человека. — Остальное вы уже знаете.

Пров в огромном бараньем тулупе, с заиндевелою бородой, потряхивая вожжами, молча подгонял своих и без того резвых лошадей — черного и каурого. Это только в старинных романах в России ездили на тройках. Дороги, в особенности после военной ухабицы, позволяли проехать разве что паре в упряжке, а разминуться зачастую становилось и вовсе трудной задачей, особенно если никто не желал съезжать на обочину, в сугроб. Ольга смотрела в его спину, слушала Оленина, и в душе ее росли решительность и упрямство.

— Куда же вы собирались направиться по дороге из замка?

— Никуда, — бесхитростно пожал плечами Оленин. — Просто мне показалось, что госпожа Ларионова тоже обеспокоена своим…

Он замялся.

— Своим поспешным решением? Ну, договаривайте же — это вы хотели сейчас сказать? — нажала на него Ольга.

— Ну, в общем, да, — смущенно признался Оленин. — И я решил первым делом предложить ей свои услуги. А потом… Потом следовать за нею и непременно отыскать возможность, дабы открыть ей глаза на мошенничество графа, — решительно прибавил он.

— Евгений Михайлович!

Ланская заглянула ему в глаза, смотрела пристально и строго.

— Помнится, вы говорили о своей огромной симпатии к моей подруге…

— Это так, — с достоинством поклонился Оленин. Однако возок в то же мгновение так тряхнуло на ухабе, что он едва не потерял меховой шапки и вынужден был ухватиться за голову.

— Признайтесь, дело тут не обошлось без сердечной склонности, а?

Некоторое время они смотрели друг на друга, после чего Оленин медленно наклонил голову.

— Увы, и это истинная правда, сударыня.

Ольга торжествующе рассмеялась.

— Чего ж печалиться, сударь мой Оленин? Любовь — прекрасное чувство, и дарует радость и воодушевление, а не скорбь и кислую мину! Выше нос, Евгений Михайлович. Вы мне нравитесь, а это, уверяю вас, уже немало.

Ольга заговорщицки поманила его и жарко зашептала молодому человеку прямо в лицо.

— Нагоним мошенника, откроем милому дружочку Таник глаза на мерзостную хитрость графа и разоблачим злодейство, покуда еще можно все исправить? Уверяю вас: то, что моя подруга решилась на эту свадьбу с Орловым, говорит лишь о том, что ее решение было… эээ… слегка поспешным и необдуманным. Но и только! В конце концов, ведь каждый может стать жертвою обмана, правда? Ведь все можно исправить, верно, господин Оленин?

Евгений долго глядел на нее, словно не понимая ни единого слова девушки. А затем сокрушенно покачал головой.

— Не все, Ольга Петровна. Увы, не все.

И, видя недоумение в глазах своей спутницы, медленно произнес, точнее, процедил сквозь зубы:

— Деньги. Все проклятые деньги…

Ольга в изумлении уставилась на него, и в это время Пров обернулся и, грозно сдвинув мохнатые брови, пробасил:

— Никак, Тюленево показалось, барыня. Не прикажете завернуть?

Умный кучер хоть и прикидывался всю дорогу, что не слышит ни слова из барского разговора, тем не менее главные вехи беседы примечал. И не зря обратил внимание своей молодой барыни на село, которое уже виднелось за косогором. Там стояла огромная усадьба Марьи Степановны Чижовой, двоюродной тетки Владимира Оболенского, официально считавшегося женихом его барыни.

— Пожалуй, — кивнула Ольга. — Ежели Володька первым делом к тетке заехал, — а сие вполне возможно, знаю я его, теткиного угодника! — стало быть, мы его тут и перехватим. И тогда — берегись, Орлов!

Пров завернул возок, и сани со вкусным скрипом перевалили на снежную дорогу, ведущую к усадьбе Чижовой.

Оленин, не имевший понятия, кто таков жених его спутницы Володя, промолчал. Ольга же, напротив, приступила к молодому человеку с новыми расспросами. Она никак не могла взять на ум, как это деньги могут быть помехою любви!

Однако Ольгу ожидало разочарование. Оболенский в Тюленеве покуда не объявился. И девушка поспешила к Евгению, ожидавшему ее в санях — нужно было продолжать их погоню.

Татьяна быстро оделась потеплее, набросила на плечи шубу и вышла на двор. Она любила такие декабрьские утра — морозные, ядреные, когда чистый воздух, кажется, можно пить как холодную и чистую воду из студеного лесного ключа. Снег под ногами скрипел так вкусно, что она на миг забыла обо всем на свете. Просто стояла и смотрела, как юркие синички перелетают от одной оконной решетки к другой, привлеченные запахами кухни; а внизу, под стрехой на них мрачно поглядывал несчастный нахохлившийся воробей.