Игры Фортуны - [9]

— Вы истинно какой-то искатель мертвых. Отец тоже давно почил. А меня упаси Господь от ваших дел! Сие государственная тайна, знаете ли, и за разглашение ее…  Да и вы откуда все это знаете? Про сестер и братьев? Про «Полярную звезду»? Я — верный подданный государыни нашей Екатерины Алексеевны, и как бы ни хотел помочь вам, связан обязательствами более высокого характера. Вам было бы лучше сразу уйти, сударь.

Питер Бирон демонстративно отвернулся от странного посетителя и подошел к окну. Но видел за стеклом не тихую Митаву, а все то же, давнее, смутное, полузабытое — пепельно-серые воды Ладоги, башни Шлиссельбургской крепости вдали, переправу…

Герцог вдруг решился: если этот человек тотчас не воспользуется «золотым мостом», который он дарит ему, словно побежденному войску, придется рассказать ему все, что ведомо. Но этим знанием самозванец либо призрак из прошлого сам обречет себя на несвободу: отпустить его в таком случае герцог Курляндии будет уже не вправе. Петр Бирон ждал. Слушал, как скрипуче тикают на мраморном камине часы. Стискивал за спиной руки. Ждал.

— Ваша светлость, помогите мне, Бога ради…  — в голосе гостя впервые появились нотки мольбы. — Каждому человеку на этой земле нужно знать, кто он есть, и кто его близкие. Я же смотрю в зеркало и вижу тень, пустоту. Это страшно, видит Бог!

— Еще страшнее, поверьте, гнить в остроге или в каземате. Или вы осознанно идете на это? Зачем?

— Я хочу вернуть самого себя! — сказал странный посетитель.

— Да послушайте вы! — почти закричал герцог. — Нет на свете императора Иоанна Антоновича. Нет!!

Крадучись подбежал к двери кабинета, рывком отворил, выглянул — никого! Вздохнул облегченно, вернулся и продолжил — другим, тихим голосом:

— А вы, кто бы вы ни были, живите. Живите свободно, сколько Господь отпустит…  Но если вы продолжите стоять на своем, то я буду вынужден…

— Не продолжайте, ваша светлость. Знаю, что вы будете вынуждены сделать.

— Все же я продолжу, чтобы вы после не упрекнули меня в том, что я не предупредил вас. Я буду вынужден отправить вас к рижскому губернатору, под стражей.

— Ваша воля. Я уже не боюсь тюрьмы. Пожил, погулял на этом свете. Пора и честь знать. Вы только скажите, где мои братья и сестры!

— Вы сами сделали выбор. Значит, слушайте. Дети покойной принцессы Анны проживают ныне в Дании, у тетки, королевы Юлианы.

— Они свободны?

— Не то, чтобы совсем, но больше, чем в Холмогорах.

— Что обозначает сие?

— Понимайте, как хотите, мне недосуг посвящать вас в тонкости, коих я и сам не знаю. Но они спаслись.

— Слава Богу Великому и Пресвятой Богородице! — странный гость троекратно перекрестился. Торжественно, как на молебне.

«Он вполне мог быть в прошлом духовным лицом…  — промелькнуло в мыслях у Петра Бирона. — Надо же, один русский монах уже принимал на себя имя убиенного русского царевича…  Это что, такая гримаса истории?! Но зачем он пришел ко мне? Ведь на этом его самозванство и кончится!».

— Почему меня свергли с трона? — продолжал свои расспросы странный гость.

— Полагаю, исключительно потому что принцесса Анна сама лишила себя всякой опоры! — сварливо пробормотал Бирон-младший. Вовсе не хотел отвечать, но не выдержал, вспомнились обиды дней былых. — Сначала она приказала этому предателю Миниху арестовать моего отца и всю нашу семью, потом отрешила от должности и самого Миниха. Отца с матерью — в Шлиссельбург, а Миниха — под барабанный бой — в отставку! Славно, наверное, тогда били барабаны! Жаль, я не слышал…

— Так вот почему я оказался в Шлиссельбурге…  — медленно и задумчиво проговорил странный гость.

— Опять не понимаю вас, сударь.

— Я все думал, много лет думал, в чем я согрешил, в чем виноват перед Господом, за что меня заперли в эту темную и тесную клетку…  Как зверя. Так вот за что. За матушкин грех…  Вашего отца пытали в Шлиссельбурге?

— Зачем спрашивать, коли сам знаете, вы ж русский. Как водится. Как это именуется: «Допрашивали с пристрастием». На всю крепость он от этого пристрастия верещал, как боров на бойне. Между прочим, не его одного. Матушку, слабую, полубезумную женщину — тоже. Чтоб вы знали, мой любопытный друг. Правда, она была тверже духом…  А еще, чтобы завершить длинный перечень «благодеяний» правительницы Анны Леопольдовны нашей семье, замечу, что у нас отняли все имущество, совершенно все, включая одежду. Не знаю, верить ли, но я слышал от офицеров, что сама Аннушка и ее любимица, фрейлина Менгден, спарывали золотое шитье с камзолов моего отца. Развлекались, наверное, зачем иначе? Не поверите, мне до сих пор обидно и больно думать об этом, хоть она давно мертва, а я уже старик. Ведь я в пору нашей золотой юности относился к покойной Анне Леопольдовне с самым искренним дружеским расположением…  А она — так со мной поступила! Но только наша беда стала ее бедой…  Меньше чем через год…  Как это говорят в России: «Не рой другому яму, сам в нее попадешь!». А еще: «Отлились кошке мышкины слезки», ха-ха!

— Почему вы считаете, герцог, что принцесса Анна сама повинна в своем падении?

— После ареста фельдмаршала Миниха правительницу больше никто не защищал. И цесаревна Елизавета Петровна легко ее обошла, полагаясь на одну гвардию и на свое громкое имя: «дщерь Петра Великого»! Смахнула нашу Аннушку с шахматной доски…  Как пешку! Остальное вы, верно, знаете.