Игры богов - [21]

– Спасибо.

– Не стану наказывать тяжело, – поправился хозяин. – Ты сколько получал Силы?

– Десятую часть, – тихо, почти бесшумно, шевельнулись губы Морского бога. – Десятую часть от пожертвованной Морскому богу Силы.

– Теперь будешь получать одиннадцатую часть, – сказал хозяин. – Сейчас всем тяжело. Меньше будешь резвиться. А кроме того, придумай, как увеличить количество молящихся и жертвующих. Поднапряжешься и вернешь свое. Возражений нет?

– Нет, – заверил Сопля.

– Вот и ладно. А на сборищах ваших внимательно послушай и посмотри. Вы ж, лакейские души, небось на своих хозяев жалуетесь друг другу… Жалуетесь?

Сопля кивнул.

– Вот ты мне и скажешь, кто именно и на кого жалуется. И что бы он хотел получить, чтобы перейти на работу к другому БОГУ.

Последнее слово хозяин произнес клокочущим голосом, заставившим вздрогнуть стены.

– И если к тебе кто-нибудь обратится с подобным предложением…

– Я понимаю, понимаю. Я сразу же к вам и все расскажу. Все. Все в подробностях. Вы будете довольны. А если я еще раз вас подведу, пусть покарает меня суровая рука… – выкрикнул Сопля уже в пустом зале.

Хозяин исчез.

– «…презреньем наказать», – закончила в это же мгновение свое письмо царица.

От тяжкого эпистолярного труда болели спина и рука. И откуда-то снизу, от колен поплыло по телу томление, вначале легкое и неопределенное, а потом, когда уже было поздно себя одергивать, томление это приобрело совершенно определенное направление и полностью заняло воображение царицы.

Царю легко. Он сидит уже который год под стенами Проклятого города, время от времени устраивает битвы, после которых неделями не просыхает, регулярно выписывает себе из Семивратья вино, подкрепление и девок-рабынь для хозяйственных работ. Скотина гулящая.

Царица села на край ложа, застланного полосатой шкурой дикой кошки – подарком царя. У него там, на войне, есть время еще и на зверей охотиться. Шкура была отличная, мягкая, ласкающая тело, но царица никак не могла отделаться от мысли, что на этой шкуре, прежде чем отправить ее супруге, царь повеселился не с одной девкой.

И шкура стала ареной мести. А царица была женщиной мстительной. Если честно, то она уже даже и не помнила, сколько мужиков побывало на этой шкуре. Вот и сейчас… Напрасно она прогнала Жеребца.

Царица легла.

Хоть бы скорее закончилась эта осада, и муж… И что она с ним будет делать? Ругая и понося мужа в мыслях за отсутствие, она глубоко в душе надеялась, что война эта дурацкая будет продолжаться бесконечно.

Проклятый город… Раньше он именовался иначе, но теперь то, старое название запрещено даже вспоминать. После того как там стали поклоняться Разрушителю. И даже не потому, что стали поклоняться, а потому, что приносили ему человеческие жертвы. И началась война.

Ибо сказали все оракулы и жрецы всех богов, что нет страшнее деяния, чем человеческие жертвоприношения. И караются они только смертью. И потому отправились цари двух десятков городов, чтобы уничтожить Проклятый город, сравнять его с землей. И не брать в плен никого – ни мужчин, ни женщин, ни детей.

Цари воюют, а два десятка цариц усиленно наставляют им рога. В этом царица Семивратья была совершенно убеждена. Ей писали подруги.

Людей в жертву приносить нельзя. Ну да. А убивать – можно.

Странная эта мысль пришла царице в голову впервые. Вот что может натворить ночь в одиночестве. Все было ясно и понятно – и вдруг эта мысль. Действительно, за человеческие жертвы будет одно наказание – смерть. Неужели это лучше? Неужели лучше уничтожить целый город, положив при этом сотни своих воинов, чем разрешить людям приносить такие жертвы, какие им заблагорассудится, и тому, кому они захотят. Даже Разрушителю, не к ночи будет помянут.

Царица тяжело вздохнула.

Не ее это дело – волю богов обсуждать, и все же могли боги сами решить. Не нравятся человеческие жертвы – отказаться. Не нравится Разрушитель – уничтожить его или заключить в Ад, в крайнем случае. Ведь справились же с Безумным богом. Во всех преданиях и легендах говорится, что справились. И нечего им на людей свои проблемы перекладывать. Им это игры, а людям…

В дверь спальни кто-то поскребся.

– Кто? – спросила царица.

Это был изгнанный любовник, который все-таки сообразил вернуться к одинокой царице. «Какой он все-таки умница, мой Жеребец, – подумала царица. – Благоверный в жизни бы не догадался. Пусть только вернется. Пусть… Пусть… Пусть…»

И последней мыслью этой ночью, связанной с мужем, была оборванная долгим поцелуем незаконченная фраза: «Я его…»

– Она меня убьет, – сказал в это самое мгновение царь.

Он бы никому в жизни не признался в этом, но жена в нем вызывала ужас, самый искренний и неподдельный. Нет, он, конечно, делал что хотел, мог и в ухо съездить супружнице, если под настроение, но в глубине души его сидели страх и неуверенность молодого пастуха, которому чудом удалось одновременно понравиться и царской дочке, и ее папаше.

Тесть был человеком суровым и держал зятя в черном теле, не стесняясь обласкать при случае царским жезлом. Дочка до самой папиной смерти пользовалась этим очень широко, жалуясь по поводу и без повода на своего мужа. Потом, когда папаша помер и царская власть перешла в руки зятя…