Игры арийцев, или Группенфюрер Луи XVI - [20]

ДВОРЕЦ И ЕГО ОБИТАТЕЛИ, 19 июня 1953 года

Герцог де Роган вполне мог бы работать экскурсоводом — он обладал достаточной эрудицией и необходимым красноречием, к тому же оставался внимательным к своему спутнику. Все, на что обращал внимание Бертран, немедленно комментировалось, а при необходимости рассказы обретали некую доверительность, самой интонацией голоса герцог подчеркивал, что мы, мол, люди сановные, мы, принц, достаточно близки, чтобы знать цену остальным.

Впрочем, сановников двора он представлял Бертрану с определенной долей уважительности. В голове замороченного Гюльзенхирна все спуталось — герцоги, маркизы, графы и бароны, епископы и кардинал с трудно произносимыми именами, напоминающими названия дорогих французских вин, закружились в голове в сумасшедшем хороводе. Как это зачастую бывает, уже через десяток минут Бертран не мог назвать по имени тех, кого ему так старательно представлял герцог, а должности этих людей при дворе мог назвать лишь выборочно — тех, кого сохранила его бедная память.

В стайке ярко одетых дам, сгрудившихся у одной из колонн зала, взгляд Бертрана выделил довольно яркую женщину лет тридцати семи. Волосы ее, несомненно, были затейливым париком, однако вытянутое матовое лицо с большими выразительными глазами и чувственными губами под изящным, хотя и несколько крупноватым носом с небольшой горбинкой привлекало к себе внимание. Тем более что и сама дама разглядывала Бертрана с томным нескрываемым любопытством, а поймав взгляд невольного узника дворца, недвусмысленно облизала губы, над которыми чернела очаровательная мушка.

Женщина была значительно старше его. Тем не менее ее броскость притягивала взгляд Бертрана. В жизни Гюльзенхирна было не слишком много женщин. Жизнь и воспитание в сиротском доме не способствовали любовным интрижкам, а позже, когда Бертран уже работал кельнером в гамбургском ресторане, получаемых денег было недостаточно, чтобы заводить светские знакомства и дарить предмету своей страсти букеты цветов. Связываться с падшими женщинами Бертран не хотел, все его молодое существо, получившее аскетичное воспитание фрау Деттельринг, протестовало против встреч со жрицами любви, ибо в сиротском доме ему преподавали любовь как нечто возвышенное. Бертран, конечно, знал, что детей отнюдь не находят в капусте и аисты их тоже не приносят. Но не в публичном же доме ему было заниматься любовными таинствами!

Нет, он имел уже определенный опыт в этой сфере жизни, многому его научила знакомая девушка, с которой они снимали одно время квартиру на Бисмаркштрассе. Но и, просыпаясь рядом с ней, Бертран Гюльзенхирн не единожды чувствовал смятение чувств. При жизни в сиротском доме ему и в голову не приходило, что сексом можно заниматься просто для удовольствия, причем Бригитта порой выделывала такие штуки, что Бертрану хотелось вскочить с постели и убежать в ночь, где его никто бы не увидел. Поведение подружки его смущало. Может быть, именно поэтому Бригитта вскоре оставила его как бесперспективного в ее понимании мужчину.

Незнакомка, которая сейчас с загадочной улыбкой смотрела на него, волновала Бертрана, хотя он пытался не признаваться самому себе в причинах этого волнения. Деревянной походкой он прошел вслед за герцогом мимо щебечущей стайки дворцовых красоток, досадуя, что не может держаться свободно, а еще более из-за того, что не решается спросить герцога имя этой необычной женщины.

Герцог между тем продолжал рассуждения, начатые дядей.

— Итак, милый Бертран, нас окружают враждебные земли. Собственно, если смотреть на карты, есть только маленькая, но гордая Паризия, которая со всех сторон окружена враждебной Испанией. Но мы все верим, что однажды придет время и рамки Паризии раздвинутся до всего остального мира, который покорно склонится перед величием нашего милосердного короля. Мы все работаем на будущее, любезный Бертран.

— Вы хотите сказать, что мысль о реванше… — нерешительно начал Бертран Гюльзенхирн, но герцог де Роган прервал его нетерпеливым жестом.

— Больше ни слова, — сказал он. — В противном случае вы совершите государственное преступление и ваше счастье, что на этот раз единственным его свидетелем буду я, ваш верный друг. Ведь мы друзья, Бертран? Как друг я хочу заметить, что в тысячелетних летописях Паризии нет ни слова о каком-либо поражении. Нет, мой милый Бертран, речь идет не о реванше, ибо мы никогда не терпели поражения. Речь идет о владычестве над миром, ведь мы, жители Паризии, народ властолюбивый и имеем на то определенные неоспоримые права, ведь мы пережили не одну цивилизацию и не одну империю, а потому вправе считать себя избранными.

Бертран недоуменно посмотрел на собеседника, полагая, что тот шутит. Но морщинистое лицо герцога де Рогана было серьезным.

— Значит, всякое упоминание о Германии… — начал он вновь, и вновь герцог прервал его жестом, тревожно оглядываясь по сторонам.

— Ради всего святого, Бертран, — сказал герцог, — думайте, а потом говорите! Я же сказал — нет в мире ничего кроме Паризии и Испании. Вас привезли из дальних колоний. И тем более, — герцог понизил голос и почти шептал, — не упоминайте о рейхе и об Адольфе, это запрещено. Все, что связано с Германией, которую вы помните, запрещено. Вы не поверите, но у нас здесь были случаи, когда дворянина приговаривали к смертной казни только за то, что он назвал происходящее во дворцах борделем, но не просто борделем, а борделем немецким. Был тут один смельчак, все кичился, что имел два Железных креста, причем последний — с дубовыми листьями. Теперь он имеет один крест, как это не удивительно, — дубовый. А если учесть, что вокруг креста висят железные венки… Но не будем о печальном, мой милый Бертран!