Игрушка - [3]

Возвращаясь домой, Андрей Валерьевич наткнулся на растерзанную в клочья собачонку, лежащую прямо поперек тропинки. От подтаявшего снега воняло кошками и кровью, и в грязную кашу под ногами тихо сыпался с потревоженных ветвей мелкий растительный мусор. Андрей Валерьевич, втянув голову в плечи, неловко потоптался рядом с мохнатым тельцем. Так и не сообразив, что делать, он зачем-то обошел собаку по широкой дуге, набрав полные ботинки мокрого снега, и огляделся, почти готовый увидеть голодную облезлую тварь, сидящую в засаде в заиндевелых кустах. Зябко передергивая плечами, хирург ускорил шаг, чувствуя, как взгляд зеленых глаз сверлит спину, и волоски на шее становятся дыбом. Пот заливал глаза, Андрей Валерьевич то и дело срывался на бег, но знал почему-то: ему ничего не грозит. И эта уверенность пугала его еще больше.

Выбравшись из сквера, он почувствовал себя лучше, и, решив завтра же поговорить с кем-нибудь по поводу прижившейся у поликлиники стаи бродячих собак, выкинул происшествие из головы.

А на следующий день городская газета вышла с аршинным заголовком: «Пять человек стали жертвами рыси-людоеда». Андрей Валерьевич попытался читать прямо у газетного киоска, задел плечом бегущую к остановке девушку, чуть не упал и, едва понимая, что делает, привалился к столбу. Пальцы не гнулись. Он несколько раз уронил газету, прежде чем сумел развернуть ее. На бумаге остались пятна грязи, похожие на отпечатки кошачьих лап, но строчки проступали из-под них с беспощадной ясностью.

Трое детей. Следы на снегу. Пожилая женщина. Парень, который, по-видимому, пытался отбить ее у озверевшего от крови животного. Интервью с очевидцами и охотниками-любителями. Густой красноватый мех, пестрые бакенбарды, жесткие кисточки на ушах. Бесшумно и точно тяжелое гибкое тело обрушивается с дерева на спину. Удар лапы, хруст позвонков, пропитанный кровью лед. Оснований для паники нет, но детей одних на улицу лучше не отпускать. Еще одно интервью: водитель автобуса подвергся нападению, но сумел вывернуться из когтей, убежать и спрятаться в подъезде. Говорит, у рыси выбит левый глаз, кисточки на ушах как будто обкусаны, а клыки – размеров с палец.

Колени хирурга подогнулись. Держась за столб, чтобы не упасть, Андрей Валерьевич с предобморочной отчетливостью вспомнил Женю, пуговицу, заменившую глаз ее любимой игрушки, запах кошек, пропитавший кабинет, проталину на стекле, – и только непрошенный советчик в шубе ни разу не всплыл в его памяти.

Хирург соврал встревоженной его визитом матери, что такие, как у Жени, травмы требуют наблюдения. Он с бессмысленной тщательностью осмотрел здоровую – даже синяка не осталось – девчоночью коленку и уже в коридоре, одеваясь, набрался храбрости заговорить о главном.

– Женечка, а где Рысь? – спросил Андрей Валерьевич как можно ласковее. Женька скривила рот, ее подбородок затрясся.

– Он убежал, – еле слышно прошептала она, и по щекам прокатились две крупные слезинки. – Взял и убежал… – она сдавленно всхлипнула, не в силах больше сдерживаться.

– Посеяла где-то в тот же день, – грустно сказала Женина мама, – и до сих пор никак не успокоится. Даже не знаю, что делать.

– Искали?

– Конечно. Даже объявление дали. Бесполезно, – женщина стянула на груди халат, судорожно вздохнула и перешла на шепот. – Еще и ее лучший друг… может, слышали? Они с Колей все время играли. Часто ссорились, конечно, но Женя по нему скучает, а мы боимся говорить…

– Ты помнишь, где Рысь от тебя сбежал? – снова подступил хирург к девочке. Женя решительно сжала губы и замотала головой. Андрей Валерьевич вздохнул, почесал нос и попросил у Жениной мамы стакан воды. Как только она вышла, он шепнул:

– Я никому скажу. На стройке, да?

Глаза у Жени сделались круглыми. Она молча кивнула и прижала ладонь ко рту, умоляюще глядя на врача.

– Меня и так гулять не пускают, – еле слышно пискнула она.

– Это ничего, – ответил Андрей Валерьевич.

К заброшенной стройке он пришел на закате. На ржавом кране, блестящем от ледяной корки, сидела толстая ворона. Заметив человека, она каркнула, сорвалась с балки и взлетела в сиреневое небо, тяжело взмахивая крыльями. Андрей Валерьевич погрозил ей кулаком, и, оскальзываясь и хватаясь за комья мерзлой глины, спустился в лабиринт недостроенного фундамента.

Под ногами захрустело бетонное крошево, и, чтобы не спугнуть рысь раньше времени, Андрей Валерьевич пошел на цыпочках. Проемы в подвальных стенах были перегорожены решетками из пронизанных оранжевым и синим светом сосулек; сосульки свисали с балок, с цементных потолков, сталагмитами вырастали из земли, превращая бетонные коробки в волшебные хрустальные дворцы. Там, где стены прикрывали землю от ветра, поднимались заиндевелые стебли мертвой полыни, неотличимые от морозного кружева на оконном стекле. Увидев их, Андрей Валерьевич понял, что рысь рядом, и тут же заметил в бурьяне рыжевато-серую спину.

– Кис-кис, – позвал он фальшивым голосом, не слыша самого себя. – Кис-кис, Рыся!

Рысь даже не обернулась – продолжала вылизываться с таким утробным мурчанием, будто в груди под красноватым мехом спрятался маленький моторчик. Она настолько походила на обычную кошку, что на мгновение Андрей Валерьевич решил: ошибся. Но тут рысь подняла лапу и с сухим щелчком выпустила кинжальные когти. От неожиданности и неуместности этого звука Андрей Валерьевич отшатнулся и врезался спиной в ледяную решетку. Сбитые сосульки посыпались с рассыпчатым стуком. Что-то больно врезалось в бедро; хирург сунул руку в карман и ощутил холод металла.