Играющая в го - [25]

Действует оно и на моего Незнакомца — он опускает голову.

46

Выбранная для маскировки одежда — льняная рубаха, панама и веер с иероглифами — сообщает моему персонажу церемонность мандаринских императоров. Пара очков придает мне вид университетского профессора.

Рикша сразу понимает, что я не местный, и решает меня обдурить. Вместо того чтобы отправиться прямиком на площадь Тысячи Ветров, он делает крюк по городу.

Прерывающимся от натуги голосом возница рассказывает мне историю родных мест. Четыре века назад правители открыли для себя красоту здешних лесов. По их приказу были построены роскошные дворцы, и они много столетий лелеяли эту землю, богатую дичью и красавицами. Тысяча Ветров стал из простой деревушки городом, где процветали торговля и ремесла. Точная копия Пекина, город повторяет прямоугольный рисунок его архитектуры. После крушения маньчжурской империи часть пекинской аристократии последовала за императором в Новую Столицу. Другие укрылись здесь. Этих людей выдает элегантная бедность: они словно протестуют против всего современного, одеваясь не по моде и сохраняя длинные ногти — знак праздности, бритую голову и традиционную косичку.

Рикша везет меня вдоль стены, у которой галдят нищие, глотатели огня, дрессировщики с ручными обезьянками, показывает ратушную площадь с величественными обветшалыми гостиницами, останавливается на краю засаженной деревьями площади и объявляет:

— Вот она, площадь Тысячи Ветров.

Потом спрашивает с таинственным видом:

— Вы тоже играете?

Я не отвечаю.

В парке, вокруг низких столов, в полной тишине сражаются друг с другом поклонники го. Судя по одежде, эти люди принадлежат к самым разным слоям общества.

Не приди я сюда, никогда бы не поверил, что может существовать место, где в го предлагают сыграть случайным прохожим. Я считаю эту игру привилегией элиты, любая партия — священная церемония.

Впрочем, удивляться нечему. Легенда гласит, что эту удивительную игру придумали в Китае четыре тысячи лет назад. В ходе слишком долгой истории культура ее истощилась, го утратила не только утонченность, но и изначальную чистоту. Игра пришла в Японию несколько сотен лет назад, над ней размышляли, ее улучшали, и она стала божественным искусством. Моя родина в очередной раз доказала свое превосходство над Китаем.

Я разглядываю молодую китаянку, которая рассеянно передвигает камни по доске. Ни одна японская женщина не может без провожатых явиться туда, где бывают только мужчины. Я заинтригован. Подхожу.

Она моложе, чем мне показалось издалека, на ней школьная форма. Подперев голову ладошкой, она размышляет. Фигуры на доске расположены так умно и затейливо, что я решаю взглянуть повнимательнее.

Девушка поднимает голову — у нее широкий лоб и раскосые, как два листочка ивы, глаза. На мгновение мне чудится, что передо мной моя гейша — такой она была в шестнадцать лет. Наваждение мгновенно рассеивается. Красота японки была застенчивой, потаенной. Китаянка смотрит на меня и не краснеет. Японские женщины бегут от солнца, потому что наш идеал изящества велит им быть белокожими. Эта девочка все время играет на открытом воздухе, и лицо ее осенено смуглым очарованием. Я не успеваю опустить глаза, и мы встречаемся взглядами.

Она предлагает мне сыграть партию. Я капризничаю, чтобы она ничего не заподозрила.

Перед уходом из ресторана Хидори агент капитана Накамуры проинструктировал меня: за последние десять лет наша страна стала для всей Азии витриной западного мира. Выдавая себя за одного из китайских студентов, долгое время учившихся в Токио, я легко объясню свой вид, свой выговор и незнание некоторых деталей местного быта и жизни страны.

Китаянка не склонна к болтовне. Она не задает мне ни одного вопроса, торопясь начать игру. С первого же хода девушка предлагает мне коварную и экстравагантную партию. Я никогда не играл в го с женщиной. Да что там — я никогда не сидел так близко к женщине, конечно не считая Матушки и сестры, Акико, моей гейши или случайной проститутки. Доска разделяет нас, но аромат юной соперницы смущает меня.

Она сидит, склонив голову над доской, погруженная в размышления, и как будто мечтает. Нежное лицо составляет поразительный контраст с уверенно-жесткой манерой игры. Эта девочка возбуждает мое любопытство.

Сколько ей лет? Шестнадцать? Семнадцать? Грудь у нее плоская, волосы заплетены в две косы, во всем облике какая-то неопределенность, не позволяющая окружающим понять, кто перед ними: девочка или переодетый мальчик. Но женственность уже заявляет о своих правах: шея приобрела соблазнительную округлость, как подснежник ранней весной.

Вечер наступает неожиданно и слишком скоро. Мне пора в казарму.

Она приглашает меня вернуться на следующий день. Подобное предложение — исходи оно от другой женщины — выглядело бы двусмысленным, но эта девочка умело манипулирует своей невинностью.

Я не отвечаю на ее предложение. Китаянка собирает камни в бочонок, они гремят, словно протестуют против моего показного безразличия. Я мысленно усмехаюсь. Она станет очень большим игроком, если усмирит темперамент и научится управлять своей духовной энергией.