Играя с Судьбой - [25]

Осторожные прикосновения теплой воды словно проникли в самую душу и растворили неуверенность, чувство незащищенности, смятение, страх как стенки колбы из соли в которой были сокрыты радость и ликование.

Словно смыло плотину — два дня назад, в Академии, я и представить себе не мог каково это — радоваться вот так, бесстыдно, бессовестно, всей душой и телом — выныривая, поднимаясь на несколько секунд над водой практически по пояс, вопить нечто бессвязное небу и солнцу. А потом, наплававшись, нанырявшись до изнеможения, лежать без сил на чистом песке пляжа, позволяя солнцу выжаривать из тела холод, и блаженно щуриться, уже не заботясь о том, что наг, словно только родился на свет.

Время замкнулось в круг. Я плавал, потом отогревался на песке, потом снова плавал — не в силах остановиться и не желая останавливаться. Слизывал то ли пот, то ли морскую соль с губ, пил воду, оставленную Эгривом, и снова шел к морю.

Я заплывал все дальше с каждым разом, нырял все глубже и был уверен — ничего плохого со мной не случится. Не здесь. Не сейчас. Это море было лишено коварства — ласковое, теплое, игривое. Это море не могло обмануть, подвести, утянуть в пучину. Оно мягко подталкивало вверх — к солнцу, оно качало на волнах, как на ладонях. Уйти было выше человеческих сил.

Я забыл обо всем, вспомнил, что сутки Ирдала короче привычных, когда стремительно, в считанные минуты отгорел закат, и мир погрузился даже не в сумерки — был объят плотным покрывалом непроглядной ночной черноты. Только звезды над головой и далекий тихий шум в ночи: волны по-прежнему ластились к берегу. Там, где должен быть берег низко горела звезда — или маяк. И только тогда я понял, насколько далеко отплыл от берега.

Мне давно нужно было возвращаться. Держа ориентир на звезду, я плыл, но, странное дело, казалось, она с каждым гребком становилась тусклее. И далекий тихий гул прибоя постепенно ослабевал. Видимо, я попал в течение, которое уносило меня от берега. Скажи кто, что окажусь в подобной ситуации, не поверил бы. Как не поверил бы в то, что не буду испытывать страха.

Устав грести, я лег на воду, уставившись в небо. Звезды сияли — огромные, яркие; глаз не отвести. Зная из учебников, что в условиях развитого промышленного производства невозможно сохранить в первозданном виде чистоту и прозрачность атмосферы, я удивлялся лишь одному: Ирдал считался одним из промышленных центров Лиги. Но звезды здесь сияли ярче, чем в выстуженном морозном небе Лидари. А среди звезд — орбитальные станции, челноки, корабли, спешащие в порт — не такие яркие, но стремительно перемещающиеся по небосводу.

Меня уносило из реальности, а в грезах не казалось неприемлемым — согласиться на предложение летяг, жить и работать. Здесь. У этого непостижимо — ласкового, безобманного моря, одним прикосновением утолившего все терзания и страхи. Врасти корнями в благодатную почву. А о Торговом Союзе и неприветливой стылой Лидари просто забыть как о страшном кошмаре, словно не было той жизни, каждый день пробовавшей меня на зуб.

Я не слышал гула двигателей и шуршания рассекаемых волн, только голос — веселый и звонкий:

— Эй, парень, не пора ли назад? Не хотелось тебе мешать, но через пару километров — оживленный торговый фарватер. Ты куда собрался? В Кор-на-Ри? Так каждое утро и вечер туда ходит катер. На катере доберешься быстрее. А так еще пару дней проплывешь.

Насмешка? Не понять…

А на суденышке, что неспешно шло параллельным курсом тускло замерцали огни, обозначая силуэт, потом постепенно разгораясь подсветили море, палубу и несколько фигур на борту…

— Тебя до берега подбросить? — вновь полилась чужая, но понятная речь.

В пару гребков я подплыл к катеру, ухватился за поручни, поднялся на палубу и вцепился в протянутое мне пушистое полотенце.

— И как тебе наше течение?

Я вздрогнул от неожиданного вопроса, потом ещё и ещё… руки, ноги, живот, зубы — каждая часть моего тела тряслась в своём ритме, так что полотенце только чудом не вывалилось из скрюченных, дрожащих рук. Ответить я не смог, так сильно стучали зубы.

Но спасатели, казалось и не ждали ответа: откуда-то вынырнул высокий парень, сказал «ага», и меня укутали во что-то тонкое, шуршащее, мягкое и очень тёплое. Помогли сделать несколько шагов, усадили на скамью и сунули в руки стакан с чем-то обжигающе-горячим — это я понял, когда отхлебнул из него.

Дали небесные! Как я умудрился настолько замёрзнуть в столь тёплом море? Ведь даже в Академии, в самые лютые морозы я не промерзал так! Заболел я что ли? Но озноб стал постепенно стихать — термоплед грел снаружи, напиток — изнутри. Приятное тепло волнами распространилось по телу, а с теплом пришло и чувство сонной усталости: руки — ватные, ноги — ватные, веки — свинцовые. Подсветка незаметно погасла, и я очутился в почти полной темноте. Самое то закрыть глаза и уснуть. Но не дали.

— Тебя о течении что, не предупреждали? — прозвучало совсем рядом. И на этот раз ошибиться было невозможно. Голос был явно женский. Девичий. Дали небесные… хорошо, если она не видела, как я забирался на борт в чем мать родила. Да я и сейчас не то чтобы одет. Но плед лучше, чем ничего. Мне стало совсем жарко — но теперь уже от стыда. Девушка что-то говорила, но я не слышал — в ушах стучала кровь, в голове стало звонко и пусто. Я сжался, стараясь тщательнее прикрыть себя со всех сторон. А она — то ли специально, то ли не замечая моего состояния — нагнулась, заглянула прямо в лицо, повторила: