Игра времен - [2]

Прошло несколько часов, и деревья наконец расступились. Они стояли на опушке у подножия холма. По склону тянулась хорошо утоптанная пустынная дорога. Она вела к высившемуся на вершине холма большому приземистому зданию, увенчанному крестом и обнесенному высокой оградой из цельных мощных бревен. На воротах висел колокол.

– Вот монастырь, – сказала девушка, выпустив его плечо. – Иди туда и позвони в колокол. Тебя примут, накормят и не будут обижать. Мне туда нельзя. Иди один.

Медленно, не оглядываясь, он побрел вверх по склону. Закинув посох на плечо, девушка не отрываясь смотрела на крышу с крестом, и в глазах ее было странное выражение. В то мгновение, когда мальчик дернул за веревку, девушка, не дожидаясь появления привратника, беззвучно отступила назад, в лес.

Отец Лиутпранд, настоятель монастыря во имя Святого Духа, возвращался к себе в обитель. Приходских священников не было, приходилось посылать для совершения треб монахов и служить самому. Солнце припекало, но он не спешил уходить с лесной тропинки в тень и даже не прикрывал лысину капюшоном. «Старческая кровь леденит», – усмехался он про себя. Впрочем, внимательный глаз угадал бы в нем человека не столь старого, сколь преждевременно состарившегося от непосильных трудов. Он был худ, сутул, вокруг тонзуры, обратившейся в плешь, еще сохранились редкие рыжевато-седые волосы. Настоятельствовал он в Винхеде много лет, проповедовал, крестил, венчал, хоронил. Он любил этих темных полуязычников и, пожалуй что, понимал их во всем, кроме тех областей жизни, коих понимать не хотел. Самого его также любили, почитали, называли святым, но не понимали совсем. Он мало что мог объяснить своей пастве, которая и имя-то его произносила с трудом. Не мог растолковать, почему на изобильной земле царит вечный голод, почему честные труженики живут в постоянном страхе, а те, кто не знает страха, так неизбывно жестоки. Выход из этого тупика он видел только в обращении к Богу, но видел также, что большинство людей к Богу прийти не готовы.

Честно говоря, он устал не только от подобных мыслей, но и от голода. Путь до монастыря был не ближний, однако нищета в деревнях была столь вопиющей, что отец Лиутпранд не считал себя вправе брать со скудного крестьянского стола.

– Добрый день, отец святой!

Он обернулся на голос.

На краю тропы стояла девушка в крестьянском платье. В руках у нее была свежепойманная щука (пресвитер вспомнил, что поблизости – река), а у ног лежал посох, окованный медью, которым она, очевидно, глушила рыбу.

– Благослови тебя Господь.

– Я прошу тебя принять от меня эту рыбу, а после поговорить со мной.

Он принял щуку у нее из рук, но во взгляде его было сомнение. Что-то в ней мешало принять ее за деревенскую. Она была выше пресвитера ростом, на лице, чрезвычайно смуглом, выделялись серые глаза и крупный бледный рот.

– Устав запрещает тебе разделять трапезу с женщиной?

Отец Лиутпранд ответил откровенно:

– Я мог бы нарушить его, если б ты была старой или слабой и больной, нуждающейся в помощи. Но тебя нельзя отнести к таковым.

– Ты не прав. В помощи нуждаются не только недужные и убогие. Хотя мне нужен скорее совет. Готовь себе обед, святой отец, и пусть мое присутствие тебя не смущает. Я вернусь, когда ты насытишься.

Когда она ушла, он разложил костерок, разделал рыбу и поджарил ее, нанизав на прутик. Но съел не все, а только половину. Оставшееся он, аккуратно завернув в листья, уложил в сумку. Когда он покончил с этим занятием, девушка вновь стояла перед ним.

– Я не заметил, как ты подошла.

– В этом-то все и дело, – сказала она.

И исчезла.

Отец Лиутпранд, несколько ошеломленный, смотрел перед собой, пытаясь определить, как это случилось.

– Я у тебя за спиной, – раздался голос. Как только он убедился в этом, она опять исчезла. И в следующий раз вышла из-за дерева на другой стороне тропы.

– Это колдовство, – сказал он, не обвиняя, а просто признавая факт.

– Нет. Я же не стала невидимой взаправду. Просто ты перестал меня видеть. Это не колдовство, а человеческое умение. Правду говоря, я даже не знаю, что можно счесть настоящим колдовством.

– Зачем же ты сделала это?

– Просто чтоб начать разговор.

– Тогда еще, чтоб начать разговор. Несколько дней назад к нам в обитель пришел мальчик. Он был ранен, бредил и, возможно, так и останется не в полном уме. В бреду он говорил об убийствах, а также о том, что его спасла от Оборотней и привела к вратам монастыря святая дева. Кое-кто счел это за чудо, но я видел, что рана перевязана человеческими руками. Это была ты?

– Да.

– Так вот – кто ты и чем занимаешься?

– Я – Дейна из Лесных. Слежу за Оборотнями.

Отец Лиутпранд нахмурился.

– Я всегда считал, что Лесные и Оборотни – одно и то же. И до недавнего времени и тех, и других – суеверным вымыслом.

– Нет. Это разные кланы. Оборотни – воины, а Лесные были охотниками и пастухами зверей. Теперь Лесных больше нет. Одних убили Оборотни, другие стали христианами и ушли в деревни и монастыри.

Отец Лиутпранд хотел было спросить, что значит «пастухи зверей», но спросил другое:

– Ты – тоже христианка?

– Да. Ты сам меня крестил. Поэтому я к тебе и пришла.