Игра в жмурики - [13]

Аркадий. Для меня ты уже сделал одно исключение. Ну расскажи. Может, полегче станет. Мне.

Пауза.

Феликс. Имеющий уши - пусть слышит. Задание я такое выполнял. Надо было за кордоном влюбиться в одну девочку евреечку. Жениться на ней. Отец у этой девочки, эмигрант наш политический, приносил большой вред нашей Совдепии. Мне двадцать пять лет было. Только МВТУ кончил. А с КГБ на втором курсе в ладошки играл. Разведчик, романтика, ебенать. фильмы наши про разведчиков видел?

Аркадий. Ну-ну.

Феликс. Ни хуя общего с тем, что делать надо. Член-то мой на прочность, чтоб проебать эту евреечку, две недели проверяли различными способами. Тянешь телку, а за шторкой человек считает, сколько я ей палок кинул. Двенадцать за ночь. Три первых - не вынимая.

Аркадий. Гигант.

Феликс. Забросили меня в Лондон через третью страну. С евреечкой свели в ресторане. Ей двадцать лет было. Катрин. Да вот ее фотокарточка. (Показывает Аркадию фотокарточку.)

Аркадий. Красивая. Сразу видно, не наша.

Феликс. Чисто, суки, в ресторане сработали. В Кембридже она училась. И я попал в Кембридж на стажировку. А в банке у меня миллионы наследные. Чисто. А по-английски квакать мать меня еще с детства натаскивала. Спецшкола по ее настоянию. Будто в воду глядела, как мне это все пригодится. Влюбилась в меня Катрин, безумно влюбилась. Вопросов никаких не задавала - просто любила и все. А на каникулах повезла меня в одну приграничную страну азиатскую к отцу на виллу - знакомить. И в первую же ночь, на хуй, я их всех там, божих одуванчиков, и приголубил - ножом беззвучно. Восемь человек там на вилле было - всех ножом по глотке, чтобы никаких свидетелей. Понимаешь? И ее - свою любовь - тоже. Ее последнюю. В сердце ее. Она даже и не проснулась. Она даже и не знает, что это я ее. Во сне умерла. Счастливая. Любил ее Бог. Свидетельствую - любил. А потом я через границу ушел той же ночью. Шестьдесят километров за ночь ногами прохуячил. На нашей зоне меня встречали. До минут операция была расписана. Мне звание сразу до капитана подняли. Вот так и пришлось восемь человек из-за одного врага народа приканапыжить. Его жену, стариков, мою любимую и то, что у нее в животике начинало шевелиться - мое что-то!!! (Плачет.)

Аркадий. Ну успокойся, Феликс, успокойся, Феликс.

Феликс. Спокоен, на хуй, солдат Родины. Спокоен, Аркашка. А сейчас читаю вот в газетах - ее отец реабилитирован посмертно. А что его КГБ, лично я прирезал, не пишут. А пишут, что его цэрэушники свои же кончили. Вчера годовщина была как раз той ночи петуха красного. И отметил вот я этот день знаменательный тем, что этого гебиста начинающего чужими руками приделал - их школа. Злом зла не одолеешь - с Толстым согласен. Но жизнь эта наша совейская все законы человеческие порушила и похерила. Так что. (Пауза.) И поэму я пишу о том, как Катрин помогла мне своей любовью сучье задание совейское исполнить, за которое я капитана хапнул; о том, какой мудак я был, что с ней там не остался. Жажда подвига?! Любовь к этой пересоленой совейской Расее?! Идеология с детства в мозгах, в душе, в хуе?! Почему так? Почему в таком мазохизме все так?! КГБ я тогда зассал - как ты сейчас любера. А любовь настоящая - штука такая - с годами не проходит, а усиливается.

Аркадий. Как я тебя понимаю, Феликс. Я так тебя понимаю. Как там за кордоном, жизнь, небось красивая?

Феликс. Красивая. А в Россию все равно хочется. Хотя бы умереть. На своей земле. В своем дерьме.

Аркадий. Да. А, Феликс, скажи, ты там чернявенькую за бугром не пробовал? Ну между делом. Было ж, наверно, время-то. Там на улице они стоят. Часочек по всей программе - и ты свободен. Ну можешь не отвечать. Я понимаю. Такая любовь трагическая. Просто у меня мечта такая - чернявенькую попробовать. Те, говорят, подмахивают, как в джазе поют.

Феликс. Тебе про любовь, а ты про гвоздь у негра в жопе.

Аркадий. Ну прости, Феликс. Я же сказал - ты можешь не отвечать. Я понимаю - такая биография. Не каждому испытать обломится, на хуй. Ну а дальше что, есть продолжение?

Феликс. Дальше. Дальше я перестал спать днем и ночью. Попал в больницу эту больницу, и вскрыл себе вены в ванной.

Аркадий. Что? Когда? Что ты опять хуйню-то заливаешь?

Феликс. Еще до того, как моя жена умерла от сифилиса, но после уже как сын мой после МВТУ в писатели подался. Только ему, родному, я во всем исповедовался. Произвели мои рассказы устные на него впечатление и пошел в писатели. Вохром сначала работал, теперь вот пожарником больничным, чтоб иметь время свободное, с народом общение. В его смену, ночью, вены-то я себе. Так оно приятственней, когда родная твоя кровинушка тебя до дуборезки катит да своими ручонками теплыми в холодильник закладывает. Спасибо, что простил меня мой сынишка перед смертью. А я его судьбу писательскую проклял - да так и не простил его за это желание быть писателем.

Аркадий. Это твой отец был тогда в ту смену - тот генерал с венами?

Феликс. Отец.

Аркадий. А почему фамилия у него была не Поливайлов? Я помню.

Феликс. Да потому, что профессия, еб твою мать, такая, специальность - всю жизнь людей резать под чужими фамилиями.