Игра в расшибного - [39]

— Вишь, ток оключили трамвайщики. Чёй-то будет!

Неосознанно, словно опасаясь остаться в одиночку, жители Котькиного дома сгрудились под навесом парадного крыльца.

— Хорошо, шкаф не выперли утресь во двор, — хорохорясь, визгливо прокричал Кузьмич, и все понимающе закивали головами, заулыбались, будто и впрямь вовремя сделали доброе дело.

Милка жалась к Котьке, тыкаясь лбом в подмышку:

— Как бы опять крыша не протекла. Забыла тазы подставить.

— Чего там крыша! — отмахнулся стоявший рядом Виктор Харитонович. — Вот у Якилича подвал обязательно затопит. Надо бы мешками с песком обложить, да иде там! Не успеем!

Харитоныч задел людей за живое. Загудели, заговорили разом:

— А есть мешки-то?

— В прошлый раз погутарили и забыли.

— Обещали ж отселить людей из подвалов.

— Подывытыся, люды добрые, вин бачив, як кого отсэляли? Ума нэ мав!

— Может, не будет дождя? Пронесёт?

— В одном месте тебя пронесёт!

— Тихо, братцы! Слышите?

Все разом притихли. И в самом деле, приближался, нарастал непонятный, но мощный гул. Казалось, что хмарь опустилась ещё ниже к земле. Стало темно, как в сумерки. Внезапно яркий разряд молнии осветил улицу мёртвым голубым светом. И вслед шарахнул такой гром, что люди невольно присели и втянули головы в плечи.

— Господи! Спаси нас грешных! — произнёс кто-то дрогнувшим голосочком.

Но всхлип его потонул в других громовых раскатах, которые посыпались из туч с таким треском, что стыла кровь в жилах. В яростно налетевшем вихре, шквале ослепительного огня и адского грохота люди не сразу поняли, что хлынул дождь.

Котька давно не помнил такого ливня. С неба падал сплошной поток воды, которая в считанные секунды превращалась на земле в бурные, неукротимые реки.

Улица Чапаева шла с понижением в сторону Волги, и этого достало, чтобы превратить её в горную стремнину, которая играючи выворачивала с корнем молодые деревца, опрокидывала бетонные урны и поднимала пласты асфальта. В пенистом водовороте кружились деревянные и картонные ящики, наталкивались друг на друга доски, палки, кули с мусором и прочая смытая потоком дребедень. Нечего было и думать, чтобы в такой момент перейти улицу. Грязная вода окатывала до плеч, задирала платья, утаскивала с ног обувь. Немудрено нерадивому упасть и захлебнуться!

Но светопреставление продолжалось недолго. Гроза, попугав народ, сползла к Волге. Ливень, как обрезанный ножом, прекратился, а уличная река наоборот, казалось, только набирала силу. И всё внимание оживившейся публики теперь было приковано к ней.

— Гляньте! Наш Гулёный плывёт!

— Вот, чёртово семя! Откуда он здесь?

И впрямь, создавалось впечатление, что Нюра с телегой плыли по течению. Правда, плыли боком, ибо лошадка всё же пыталась найти «брод». Но сильный поток тащил телегу вниз по улице, грозил опрокинуть её. Нюра выбилась из сил, а её хозяин лежал неподвижно ничком на соломе. Внезапно колесо телеги за что-то зацепилось, и провисшую в оглоблях лошадёнку сразу же развернуло в обратную сторону. Казалось, ещё мгновение, и мертвецки пьяный Николашка окажется под водой.

Опережая крики ужаса, Котька сорвался с крыльца. Мощный поток чуть не сшиб его с ног, накрыл с головой. Но Карякин устоял, выпрямился и, размахивая руками, как вёслами, ринулся в погоню за повозкой. Успел перехватить подымающийся край телеги, сдёрнуть её с препятствия, схватить под уздцы бедную Нюру и силком затащить в проулок.

Когда разгневанные бабы растормошили Николошку, он приоткрыл один опухший глаз и, чмокая пересохшими губами, пробормотал:

— Чего озоруете? Не шкни мне! — и снова упал щекой на солому.

— Вот, паразит! Его с того света вытащили, а он хамничает!

— Будя гундосить! Заведите лошадь во двор, а то кабы вытрезвитель не налетел, — стали теперь, после случившегося, более рассудительны мужики. — Деньги слупят, не моргнут глазом, и за тот, и за этот свет.

Напоминание о деньгах остудило пыл женщин. Нюру скоренько привязали за ветку сирени, а Николашке постелили в сарае. Охая и ахая, гурьбой поспешили отчерпывать воду из подвала, в четыре руки отжимать и развешивать по верёвкам одеяла, половички и коврики. На причитания Хаи Фримовны никто не обращал внимание.

О Котьке вспомнили только тогда, когда приехал грузовик за вещами Гункиных.

* * *

К вечеру духота и нещадные испарения после дождя разморили всех. Хорошо, хоть успели перевезти новосёлов.

Учитель сдержал слово: выставил литр водки. Но бражничать не хотелось. В ход пошло Котькино пиво. Свежее, холодное.

Братья Мельниковы принесли варёных раков. Их вместе с вялеными окуньками лениво шелушили, как семечки. Не клеился и разговор.

Из сарая, отряхиваясь, выполз Николашка, подковылял к столу. Глаза его округлились и горячечный взгляд застыл на нераспечатанных поллитровках:

— Чего грустим, мужики? Помер кто, или опять повышение цен объявили?

Он, как заведённый, топтался на одном месте, припадая на короткую ногу, и не понятно было: то ли хромал, то ли качался спьяну. Кузьмич поймал его за край вылезшей из штанов замызганной рубахи и усадил рядом, пододвинул стакан с пивом. Глядя, как тот жадно глотает, сердобольно заметил:

— Ногой храмлет, а чирий-то на голове.