Игра в метаморфозы - [7]

– Я связался с площадью Кастилии, – сказал Пенья, когда Лусия снова появилась в кабинете. – Бригада уже выехала на обыск в доме Шварца.

– А кто дежурный судья?

– Аламо… У нас есть шанс. Хотя, учитывая суть дела, они в любом случае не могут отказать нам в постановлении.

Лусия кивнула. Площадь Кастилии славится двумя башнями-параллелепипедами, которые клонились друг к другу, как два сумоиста, что готовятся к поединку, и еще тем, что там расположен трибунал. Если отношения полиции и прокуратуры в провинции были относительно спокойными, то здесь, в Мадриде, магистраты зачастую доходили до недоверия друг другу, учитывая их враждебность к силам порядка. Сколько раз ей приходилось сталкиваться с молодыми людьми при галстуках или с судейскими дамами метр с кепкой, которые смотрели на нее свысока и разговаривали сквозь зубы только потому, что она была маленькой и очень молоденькой женщиной, которая не прибавляла себе возраста, таская значок и пистолет на бедре…

Ей очень хотелось бы поставить их на место, объяснив, что ее ремесло тоже очень сложно и что им не надо бы позволять себе быть врагами, а, наоборот, объединиться в общем деле поимки негодяев в этом городе. Но, по всей очевидности, у нее это не получалось. Хотя Лусия и была известна в ЦОП своим скверным характером, но всякий раз признавала свою неправоту, как и все те, кто добивается судебного постановления. И те, что склоняются перед превосходящей силой.

Они услышали шаги в коридоре и выглянули из кабинета. Длинный коридор с желтыми стенами напоминал больничный.

К ним подходил маленький человечек, держа в руках пальто и фетровую шляпу. Подойдя совсем близко, он протянул руку и представился:

– Дамазо Ферратер, психиатр.

– Добрый вечер, доктор, – сказал Пенья. – Спасибо, что так быстро приехали.

С мокрого пальто на пол стекала вода.

– Где он? – озабоченно спросил психиатр.

Пенья указал ему на экран с комнатой без окон, где в прострации сидел Шварц, а адвокат что-то ему говорил. Ферратер посмотрел на него, как отец смотрит на ребенка. И Лусия вспомнила – ей так показалось, – что точно так же смотрела на своего брата Рафаэля.

– Это просто невероятно, – сказал начальник ЦОП, словно речь шла о представлении знаменитого артиста. – Я никогда не видел ничего подобного.

Держа в одной руке шляпу, психиатр другой подергал себя за бородку. Видимо, он красил и бородку, и волосы. В нем все дышало мягкостью, деликатностью и гуманностью. В его глазах Лусия уловила беспокойство.

– Что, опять «Рикардо» проявился?

4

Вечер понедельника

Они остановились. Прислушались.

В почти полной темноте, что царила наверху лестницы, не было слышно ни звука. Только с улицы Сан-Херонимо, что в самом центре Мадрида, доносился шум машин. На лестничной клетке было темно. Снаружи ночной воздух напоминал светящийся пузырь, в котором бесконечно мелькали фары автомобилей. А здесь было темно, словно кто-то выключил последнюю лампочку или она сама перегорела… Свет проникал сюда только через пирамидальный фонарь над площадкой, сквозь который просматривалось кровавое гало города.

Дом постройки конца XIX века. Шесть этажей. Винтовая мраморная лестница покрыта вытертым ковром, на площадки выходят тяжелые двери. А за дверями наверняка квартиры с высокими потолками, с громоздкой мебелью, тяжелыми портьерами, тишиной и скукой. Откуда-то доносился звук включенного телевизора.

– О господи, – простонал грузный слесарь, добравшись до площадки, – могли бы и лифт поставить…

– Помолчите и откройте вот эту дверь, – сказал Ариас.

Толстяк мрачно взглянул на него. Затем, порывшись в ящике для инструментов, шумно вытащил оттуда нужные. Слишком шумно…

– Кот вас задери, что, обязательно было так грохотать? – проворчал Ариас.

– Пошел к черту! – рыкнул слесарь.

– Спокойно, – утихомирил обоих человек в сером костюме и при галстуке, который их сопровождал.

Это был адвокат судебной администрации, министерский чиновник, чье присутствие было обязательно при любом обыске. Ему так же не хотелось тут торчать, как и им не хотелось, чтобы он ходил за ними по пятам.

Как только замок щелкнул, оба полицейских сняли оружие с предохранителей: по телефону им сообщили, что у обвиняемого может быть сообщник. Потом дождались, пока мастер сложит в ящик свои инструменты и удалится, ворча и стеная. У него был свой зуб на Гражданскую гвардию.

Перешагнув через порог, они сразу зажали носы: в квартире страшно воняло. В нос ударила невообразимая смесь плесени, тухлого мяса, давно не мытой раковины и всех просроченных продуктов разом. К этому присоединялся запах земли, талька, воска и пота.

– Рубен, у тебя одеколончика не найдется?

В ответ раздались смешки: тот, кого назвали Рубеном, славился тем, что слишком обильно опрыскивался одеколоном, отправляясь на работу. Один за другим они вошли в квартиру. Кто-то нашарил выключатель. Загорелся неверный, голубоватый, еле живой свет. Едва они сделали по квартире несколько шагов, как что-то пробежало по ногам, и раздался резкий крик.

– Черт! – ругнулся один из полицейских.

На лестничную площадку с громким мяуканьем и шипением выскочили с дюжину кошек всех мастей и калибров – черные, тигровые, сиамские, ангорские – и завертелись возле ног полицейских, то забегая в квартиру, то снова вылетая на площадку и устраивая там кучу-малу.