Игра в любовь - [66]

Теперь в любую минуту могли прийти за ним или за Рэмом. Чтобы допросить, как допрашивали Кита.

Его спрашивали о том, кто помогал им, с кем они вступали в контакт в Мальмезоне и кто из гвардейцев Наполеона был лоялен, а кто был тайным роялистом. Кит, разумеется, ничего им не сказал. Когда Кит отказался отвечать, тюремный надзиратель решил надавить на него и приказал выжечь розу на его груди.

Разве мог тюремный надзиратель знать, каким парадоксом оказалась избранная им пытка? Они прибыли во Францию под видом сочувствующих шотландцев для того якобы, чтобы передать супруге Наполеона Жозефине редкий новый сорт розы для ее коллекции. На самом же деле они должны были встретиться с заговорщиками в ее доме, в Мальмезоне. Но их разоблачили. В качестве символа их предательства тюремный надзиратель приказал выжечь каждому из них на груди клеймо в виде розы.

Очень уместно, что драгоценное братство Дугласа будет теперь навеки отмечено символом их верности.

Дэнд взглянул на Рэма, стоявшего неподалеку, который даже в этой вонючей дыре умудрялся сохранять элегантную отрешенность от окружающей обстановки. Рядом с ним стоял мрачный и измученный Кит, на осунувшемся лице которого залегли тени. Если они еще потеряют в весе, то станут похожи на горгулий[5], годных лишь на то, чтобы ими пугать детишек.

Он закрыл глаза. Существовали более важные вещи, чем личная честь. Рэм это понимал. Кит тоже. Но ему никогда не удавалось заставить Дугласа подняться над детским восприятием рыцарства. Этот сукин сын искренне думал, что они рыцари, а это славный крестовый поход. Та еще слава! Все, что требовалось от них, это…

Послышались шаги и лязг цепей, которые волокли по каменному полу.

Огражденная решеткой дверь распахнулась, и вошел Дуглас. Он двигался осторожно, словно опасался, что не хватит сил. В лице у него не было ни кровинки, глаза быстро моргали, губы дрожали. Он удивленно взглянул на Дэнда, как будто не ожидал его здесь увидеть. Тихо охнув, он протянул вперед руку.

Дэнд с трудом поднялся на ноги.

Из-под рубашки Дугласа высовывалась сложенная окровавленная тряпка на груди. Рука у него дрожала. Лицо исказилось гримасой.

— Прошу тебя… Ты должен знать, что я не мог… я не…

— Я знаю, — хрипло произнес Дэнд, у которого эта сцена вызвала отвращение. — Ты не нарушил клятву. Я уверен, что ты вел себя исключительно благородно, дружище. Был верен до конца. Никто никогда не усомнится в этом…

— Пора вам нанести визит тюремному надзирателю, месье, — злорадно произнес стражник, который привел в камеру Дугласа.

— Да, кажется, пора, — сказал Дэнд.

* * *

Калхолланд-сквер, Мейфэр,

4 августа 1806 года

— Как так уехала? Что такое ты говоришь?

Красивый и безупречно сложенный, словно молодой греческий бог, лакей Кертис был к тому же не дурак. А поэтому он сразу же понял, что, несмотря на свое атлетическое телосложение, он не может соперничать в силе с сердитым мужчиной, стоявшим по ту сторону порога. Первые кроваво-красные полосы на предзакатном небе отразились дьявольским блеском в темных глазах месье Руссе, заставив молодого лакея чуть попятиться.

— Она уехала рано утром, сэр, — сказал лакей. — За ней приехал экипаж, кучер погрузил ее багаж…

— Багаж? — Месье Руссе так и подпрыгнул, услышав это слово.

— Да, сэр. Целая куча корзин и саквояжей, — сказал Кертис, тревожно оглядевшись вокруг. Но пока что он не приметил ни любопытной служанки, подглядывающей за ними сквозь боковое окно соседнего дома, ни какого-нибудь прохожего, остановившегося посмотреть, какую новую неприятность навлекло на их некогда респектабельный квартал непрошеное соседство.

Кертису нравилась мисс Нэш. Ему не хотелось, чтобы она стала жертвой еще большего скандала, чем тот, который уже произошел, а этот мужчина, несмотря на его дружелюбные манеры, был причиной ее падения. То, что у него хватило наглости явиться сюда, как будто он имеет на это полное право, и спрашивать, где находится мисс Нэш и с кем, вызвало у Кертиса желание нагрубить ему.

Но вместо этого он спросил:

— Не угодно ли войти в дом, сэр? Возможно, кто-нибудь из служанок знает больше, чем я.

— Да. — Месье Руссе шагнул через порог мимо Кертиса. — Позови-ка горничную Лизетту.

— Извините, сэр, не могу. Лизетта сопровождает мисс Нэш.

Француз замер. Его лицо стало вдруг очень спокойным. Это насторожило Кертиса еще больше. Все дело было в его глазах, думал Кертис, стараясь не встречаться с ним взглядом. В их темных глубинах буйствовало темное веселье, сулящее перейти в неистовство.

— Значит, она лгала, — сказал он, и губы его дрогнули в какой-то жуткой усмешке.

Круто повернувшись, он сбежал вниз по ступенькам и зашагал по улице, а до лакея долетели подхваченные ветром его прощальные слова:

— Кто бы мог догадаться, что эта прелестная маленькая озорница способна на такое?

А Кертис подумал, что никогда еще не слышал, чтобы какое-нибудь ругательство звучало так же убийственно, как ласковое одобрение Руссе.

Она лежала в его объятиях, позволяла ему впитывать звуки страсти, слетающие с ее губ, отдавала ему свое тело несколько раз в течение одной ночи, она глубже впечаталась в его душу, чем клеймо на его груди. И все это время она лгала, зная, что утром уедет к Сент-Лайону. Зная, что когда он вернется к ней, то застанет дом опустевшим. А ведь она понимала, что он вернется, потому что, черт возьми, они занимались любовью, а любовник не отдает свою обожаемую другому. Он был именно таким любовником. Ему, черт возьми, следовало бы гордиться этой малышкой, которая видела его насквозь.