Игра в Грааль - [16]

Компьютер поинтересовался:

— Ваши действия?

— Выйти к ближайшему селению, — сказал я наудачу.

— Пи-пи-пи, пии-пии-пии, пи-пи-пи, — пронеслось в наушниках. Ренато поднял взгляд на меня.

— А что мы там забыли? — осведомился он хмуро.

— П-привет…

— Виделись.

— А что ты предлагаешь?

— На большую дорогу — и в город, в Зиурию!

— А где она, эта большая дорога? — схитрил я и воровато нажал привод оружия. Рука его вскинулась и опустилась, и снова поднялась. Он попытался скрыть свой невольный конфуз — дескать, сам по себе махнул на север, на темную стену сосен.

— Но ты забываешь о Макитоне, дружище.

Он дернул плечом.

— Не вижу связи.

— Разве не хочешь попробовать?

— Решай сам.

— Мы пойдем в деревню, — решил я поспешно. — Эй, компьютер, далеко ли до деревни?

Он не отвечал, только Ренато уверенно потянул повод. Мы пошли сквозь чащу напрямик, будто по компасу.

— Фактор времени один к десяти, — буркнул я напоследок. И встал, и потянулся каждой жилочкой. И зевнул до хруста в челюсти. У нас было позднее утро. Я поднял жалюзи.

Вот еще один экран, в большой мир, над которым я не властен. Здесь все жестко и определенно. И камни не летают под облаками, но и чудовища не падают на город разодранным брюхом. Впрочем, моя бабка Мария когда еще говорила, и я с ней согласен, что не сыскать зверя страшнее человека. Вдруг мне стало плохо.

Чисто физически шок походил на резкий удар в нос — слабое место любого зверя, и человека тоже. Из голубой пустоты сверху к небоскребам опускалась серая глыба — размеренно, неотвратимо. Мой ужас еще усилился, когда я узнал в ней нашу старую матушку-Свободу из гавани. Шок не проходил. Статуя снижалась, поворачиваясь драпированной спиной к моему окну. Потом реакция подогнула мне ноги, я опустился на дрожавшие колени и беззвучно захохотал, упершись в холодный подоконник.

Эта чертова старая дева возносила высоко над городом вафельный конус с воздетым языком мягкого мороженого — апельсинового с клубничным, судя по раскраске. Эта громадная бабища с бесстыжей рекламной ухмылкой была просто воздушным шаром, и ветер легко гнал ее над ущельями улиц. Я отсмеялся, и на сердце опять легла тревога.

Я почти всесилен в мире Игры, в своей маленькой Валгалле. Но, джентльмены, кто, чей разум — и разум ли? — играет мною, в этом компьютере, в ЭТУ ИГРУ? «Планета Земля» зовется она, и еще — «штат Нью-Джерси», и еще «Жизнь Ренато Ромеро»… С такими мыслями впору вешаться. Но я выключил свет, горевший всю ночь напролет, сполоснул лицо и вернулся в мир Чаши Грааля. И обрел забвение и спокойствие души, когда увидел Ренато с конем на опушке, на вдающемся в нее широком лугу.

Трава была скошена накануне и лежала ровными широкими рядами. Туман таял незаметно. Темная фигура отделилась от деревьев на том краю луговины и зашагала к нам. Я погладил клавишу с плюсом. Ренато как бы почувствовал мое прикосновение.

— Спроси, черный он или белый? — громко прозвучал в наушниках его шепот.

— Черный, — успокоил компьютер.

Ренато загрустил и пошел медленнее, поддавая груды мокрой травы. Исполин, проходя сквозь завесы тумана, мельчал на глазах. Мы встретились почти посередине луга, позади полукругом вздымалась темная волна леса, под ноги нам сбегала с высокого крутого холма крепко набитая тропинка. Роса гнула долу траву на холме, некошеную, высокую. Исполин сократился до размеров крупного мужика. На плече его висела большая холщовая сумка, тяжелая дубина в руке, штаны мокрые до колен, в глине, грязи, репьях и прочем цепком семени. Длинная свирель торчала наружу, перевешивая сумку набок. Глаза у мужика были совсем отчаянные, борода сбилась в колтун. Он и заговорил первым.

— Ради всего святого, добрый сэр рыцарь, помогите горемыке.

Только дважды за свою недолгую жизнь слышал я такой бас, от которого предметы поблизости начинают вибрировать. Русская опера. И сержант Бабилла из тринадцатого полицейского участка. А детина неожиданно скорчил жалобную гримасу и захныкал, словно мальчишка-даго в Бабилловой лапе. «Издевается, хулиган», — с тоской подумал я. Ренато поежился и проворно вытянул из кушака маленькую золотую монетку. Удивительный хулиган не заметил этого движения моего двойника. Он хныкал, уставившись на склон холма. Светало.

— Не встретили ль вы Фею в лесу? — робко прогундосил человек-гора, отирая слезы с лица кулаком-булыжником.

— Нет, добрый человек, — мягко отвечал Ренато, кося глазом в поисках возможных путей отступления. — Тебя Фея обидела?

— Я ей надоел, — пуще прежнего разнылся незнакомец. — Я — бедный пастушок. Ребята со мной не водятся, все из-за горба, так я на дудочке выучился, и меня госпожа здешнего холма приметила. Пожалела… убогово-оооо…

Он оглушительно шмыгнул носом, и Гарольд невольно подался назад, присев на задние ноги.

— Он псих, — заторопился шепот Ренато. — Но он без оружия. Как бы дубинку выбить…

— Погоди!

— Она меня по лесу водила, показывала, рассказывала, а я ей на дудочке играл. А потом я ей надоел, и она больше не приходит. Но я помню ее смех, я по старым местам хожу, по болотам…

— Оно и видно… — процедил Ренато.

— …я ее ищу, кричу, зову, а ее все нет и нет. Мне даже будто теплей становится там, где мы с ней вместе были. А где она мне впервые явилась, я шалаш поставил, и сплю теперь только там…