Игра в гестапо - [7]

Прямо на него в упор глядел приземистый, широкоплечий и длиннорукий человек лет сорока, как будто специально предназначенный для плаката «Их разыскивает милиция». Если бы Природе какой-нибудь доброжелатель вовремя шепнул, что венцом ее миллионнолетних стараний окажется такой вот тип с тяжелой челюстью и низким лбом, то Природа наверняка поставила бы крест на млекопитающих и вплотную занялась бы эволюцией кактусов. Как более перспективного вида.

– Ты че, оглох? – произнес венец творения. – Чего, говорю, у тебя?

С этими словами длиннорукий и низколобый млекопитающий сплюнул окурок на асфальт. Во рту тускло блеснули золотые коронки, которые во времена курочкинской молодости в народе называли фиксами. К фиксе непременно прилагалась финка.

– Это портфель-дипломат, – покорно ответил Дмитрий Олегович, ожидая появления финки. Он был уверен, что нож обязательно где-то в кармане приземистого типа.

– Вижу, что не велосипед, – пошутил фиксатый, вновь блеснув коронкой. – Ну-ка, покажь, чего там внутри…

Еще пару минут назад Курочкин почти убедил себя, что лучший выход из его положения – немедленно расстаться с опасной находкой. Но стоило длиннорукому выказать свой интерес к дипломату, как Дмитрию Олеговичу тут же расхотелось сбывать с рук плоский чемоданчик с неизвестным содержимым. И тем более – отдавать его в такие загребущие руки.

– Я милицию позову, – тихо прошептал Курочкин, крепко сжав рукоятку дипломата.

Как и следовало ожидать, эта угроза ничуть не напугала фиксатого. Казалось, он даже обрадовался.

– Давай-давай, зови, – великодушно разрешил он. – Зови милицию, кричи «Караул!», «Грабят!». Я подожду… Ну, валяй. Грабят! Ну!

Курочкин промолчал.

– Не хочешь, – сделал правильный вывод длиннорукий. – А почему не хочешь? Курочкин опять-таки промолчал.

– Боишься, – задумчиво сказал тип с фиксой. – И меня, и ментов… Я тебя, фраер, сразу вычислил, еще у магазина. Гляжу – фраерок ушастый козликом скачет, на ментов оглядывается. У меня глаз-алмаз, раз увидел – считай, сфотографировал. Тыренный дипломатик-то. Нет, скажешь? Или, может, твой?

– Мой… – слабым голосом соврал Курочкин, безмерно страдая от того, что ему приходится лгать, да еще такому негодяйского вида незнакомцу. Ко всему прочему фиксатый, в общем-то, был прав со своими оскорбительными предположениями. Дырку от гвоздика к делу не подошьешь.

Фиксатый огорченно вздохнул.

– Говнистый народ пошел, – почти доверительно сообщил он Дмитрию Олеговичу. – Говнистый, но тупой, как вохровская портянка. Мужики у авторитетов пайку отбирают, виданное ли дело? Детки щипачат, училки путанят, инженеришки на гоп-стоп берут, а студентики мокрушничают… Дожили!

Курочкин невольно потупился. Он не знал, что такое гоп-стоп, но подозревал, что это что-то нехорошее.

– Ты, допустим, кто? – продолжал свой укоризненный монолог фиксатый. – Инженеришка, так?

– Фармацевт… – в ответ прошептал Дмитрий Олегович, хотя ничто не мешало ему смолчать и побыть инженером.

– А это еще что? – удивился фиксатый. – Фары, что ли, делаешь?

– Лекарства проверяю, – машинально объяснил Курочкин.

– Лепила! – возликовал фиксатый. – При аптечке состоишь?

Курочкин кивнул. Пожалуй, длинные лабораторные стеллажи с препаратами в НИИЭФе можно было бы и впрямь назвать при желании очень большой аптечкой аптечищей.

– Тогда ты полный обалдуй! – сделал вывод фиксатый, не зная, что невольно употребил любимое Валентинино словечко. – Какого ж ты хрена кожгалантерею тыришь? Сиди в своей больничке, накручивай колесики. Час работы – лимон, день работы – чирик. Грамм дури на зоне знаешь сколько стоит?…

Самое интересное, что Дмитрию Олеговичу однажды действительно предлагали заняться синтезом алкалоидов – на институтской аппаратуре и во внеурочное время. Предложение исходило от молодого коллеги Курочкина некоего Глеба Вершинина, которому в ответ оскорбленный Дмитрий Олегович просто попытался дать по физиономии. Молодой предприимчивый кадр легко пресек попытку рукоприкладства и со словами «Спятил, дед!» покинул его лабораторию, а через пару недель – и институт… Впрочем, на слова фиксатого обижаться было глупо: тот, кто увел чужой портфель, мог бы в принципе заняться и производством синтетических наркотиков. Или этим… гоп-стопом. Курочкин почувствовал, что краснеет. Докатился, Дмитрий Олегович!

– Лады, – подвел черту длиннорукий. – Побазарили – и будет. Я законы уважаю, мне крысятничество самому западно. Открывай свою бандуру, поделим барахлишко, что натырил. Мне половина и тебе половина. Я не борзею, все по-честному…

– Не отдам, – вдруг шепнул Курочкин, сам необычайно удивившись своим словам. С точки зрения здравого смысла конфликтовать с явным уркой из-за чужого дипломата, в котором вообще неизвестно что лежит, было абсурдом. Наверное, в каждом человеке, даже интеллигентном, где-то глубоко-глубоко скрывается маленький жадный флибустьер, который вопреки всей логике начинает однажды вдруг вопить: «Мое!» – до тех пор, пока его не заткнут вместе с хозяином.

Героический шепот Дмитрия Олеговича привел урку в чрезвычайно веселое расположение духа. Очевидно, по какому-то уголовному кодексу чести такой отказ освобождал его от печальной необходимости делить награбленное пополам. И пока Дмитрий Олегович, призвав на помощь научную логику, мысленно стал урезонивать своего дурака-флибустьера, фиксатый начал целеустремленно действовать. Он рыскнул туда-сюда глазами и, не обнаружив вокруг никого, кроме дремлющего старичка с «Правдой», сделал неуловимый жест рукой. Как будто вознамерился смахнуть пылинку с обшлага.