Игра в дурака - [3]

Мванге так понравилась детская непосредственность великого писателя, что она взяла его в свой мужской гарем. На содержание.

С того дня писатель Шишигин не только писать перестал, но и вообще следить за собой. Ходил как последний бомж: в грязной куртке, мятых штанах и стоптанных ботинках.

— Порфирий Дормидонтович, — не раз и не два говорил я ему, — вы бы себе одежонку какую–нибудь купили.

— А на хера? — искренне удивлялся он. — Я же теперь на содержании.

Раз в год принцесса навещала своего русского мужа. Перед приездом любимой Порфирий Дормидонтович отправлялся на скотобойню и возвращался оттуда с большим куском парного мяса.

— Марфа ест только сырую пищу, — объяснял он.

«Марфа» — так он ласково называл принцессу Мвангу. Она его звала — Порфиша.

По приезде Марфа, ну то есть принцесса Мванга, румянила чёрные щёки, надевала русский сарафан, а на голову напяливала кокошник. И в таком виде вплывала в кабинет Шишигина, словно пава.

Порфирий Дормидонтович, как всегда, не писал, а валялся на диване.

— Барин, а барин, — обращалась к нему принцесса, сверкая белыми зубами.

— Ну чё тебе, Марфа? — лениво отзывался Шишигин.

— А ни–чё, — задорно отвечала принцесса. — Чё прикажете.

Ну и Порфирий Дормидонтович приказывал всё, что ему в данный момент взбредёт на ум.

Например:

— Почеши пятки.

Или:

— Покажи жопу.

Мванга всё это беспрекословно выполняла. Понимая, что она в России, а не у себя в Африке. А в каждой избушке свои погремушки.

Потом великий писатель брал в руки балалайку и начинал неумело тренькать, а принцесса, коверкая великий и могучий русский язык, принималась петь частушки:

Хорошо в родном краю,

Да бывают сложности.

Посидеть бы на хую,

Да нет такой возможности.

Вот такая меж ними была любовя.

7. Как я прочёл главврачу своё замечательное стихотворение

Однажды я шёл по больничному коридору. А навстречу мне попался главврач. С похмелья.

— Валерий Михалыч, — окликнул он меня.

— Я вас слушаю.

— Это вы делали операцию этой, как её… больной Филимоновой?

— Да, я.

(Здесь надо сказать, что хоть я и работал в больнице кочегаром, но все операции, как правило, приходилось делать мне. Потому что штатные хирурги, так же, как и мы с Порфирием Дормидонтовичем, регулярно пили водку и играли в карты… Привезут, бывало, больного на каталке в операционную — а хирурга нет. Валяется, пьяный, у себя в кабинете. Бегут, конечно, ко мне в котельную. Так мол и так, Валерий Михалыч, выручайте… Ну, сходишь, разумеется, сделаешь операцию…)

— А наркоз вы Филимоновой давали? — продолжает спрашивать главврач.

— Ну а как же без наркоза, — отвечаю.

— А из какого баллона вы ей наркоз давали? Из красного или из синего?

— Да я уж и не помню, — морщу я лоб. — Вроде из синего… А, нет!.. Из красного! А в чём собственно дело?

— Валерий Михалыч, — проникновенно говорит главврач. — Я вас уже не первый раз прошу запомнить: в красном баллоне — углекислый газ; а кислород находится — в синем баллоне… Нет, я, конечно, понимаю, вы — человек творческий и всё такое. Но неужели это так трудно запомнить?

— Мда-а, — тяну я смущённо. — Что ж теперь делать–то?

— Ну а что теперь сделаешь, — разводит руками главврач. — Проехали, как говорится. Но на будущее будьте, пожалуйста, повнимательнее. Мы ведь имеем дело с самым драгоценным — с человеческой жизнью. Нам ошибаться никак нельзя.

— Да я понимаю, — со вздохом отвечаю я. — Новое стихотворение в голову полезло — вот и перепутал баллоны, будь они неладны.

Главврач дружески потрепал меня по плечу.

— Ладно, ладно, не расстраивайтесь. Не ошибается только тот, кто ничего не делает. Пойдёмте лучше пивка попьём. Заодно и стишок свой новый прочтёте.

Мы пошли пить пиво… И я прочёл свой новый стишок:

Пушкин — это русский поэт.

Курица — это домашняя птица.

Если тебе тридцать лет -

Значит, пора жениться.

Старость — это кораблекрушение.

Жизнь — это ад.

Человек человеку друг,

А также товарищ и брат.

Крысы умеют плавать,

но не умеют летать.

Южная страна — это Италия.

Ненормативная лексика — это «блядь».

И так далее…

— Классно! — восхитился главврач. — За такое стихотворение не жалко и жизнь отдать!

— Что Филимонова и сделала, — напомнил я.

8. Как я спас русскую культуру

Однажды я зашёл в гости к Порфирию Дормидонтовичу. Мы, как обычно, выпили водки и сели играть в карты. Наигравшись, мы отправились в кафе. Пожрать.

Кассирша, увидев великого писателя так близко, да ещё живьём, вся напряглась от волнения.

— Не напрягайтесь так, — улыбнулся ей Порфирий Дормидонтович, — а то у вас резинка в трусах лопнет.

Я быстро полез в сумку за тетрадкой, чтобы записать великое изречение великого писателя. Но тут мой взгляд остановился на шикарной даме.

Дама осторожно несла поднос, заставленный всевозможной едой. Чего на нём только не было: борщ, котлеты с макаронами, винегрет с селедкой, три компота…

И вот что значит русский человек — действия его непредсказуемы! Как говорил другой великий писатель, Фёдор Михайлович: русский человек, бывает, с миллионом мимо себя пропустит, а бывает, за копейку зарежет.

Как бес в меня вселился, честное слово!.. Я подскочил к шикарной даме и, резко вскинув ногу, ударил носком ботинка о дно подноса.