Игра в диагноз - [19]

Борис Дмитриевич тоже был отходчив, гордился этим, культивировал в себе и в своих врачах в отделении подобный стиль. У них считалось хорошим тоном обругать кого-то, нашуметь, накричать, а через две минуты разговаривать с обруганным спокойно, ласково, с улыбкой.

Может, они были не правы?

Около кабинета Александра Владимировича на диванчике сидела Тамара. Он поздоровался и посетовал, что нервничает все же больше, чем надо, на что его новая знакомая с неясным диагнозом задумчиво, вопросительно и успокаивающе сказала почему-то о желании больных видеть утром своих хирургов перед операцией спокойными, а не нервничающими, издерганными, с головой, полной административных забот.

Борис горестно ответил, что это смешно, и Тамара, пожав плечами, спросила, почему же он не смеется, и оба они засмеялись.

Борис Дмитриевич вспомнил, как у себя в отделении он начинает утро с беготни по коридору с явно начальнически-организационными заботами на лице, уверенный, что больным это должно нравиться, вернее, не нравиться, но успокаивать: мол, он заботится об их быте в отделении.

Ан, оказывается, нет.

Наверно, он опять был не прав.

И он почему-то сказал Тамаре, кивнув на санитарку что страшного ничего нет, зав у них отходчивый.

Все было неуместно: не надо было останавливаться — его ждет Александр Владимирович; не надо было кивать на санитарку — речь-то на самом деле шла не о том, мысли вертелись вокруг другого; не надо было говорить об отходчивости — отношения больного и хирурга, Бориса и Саши, совсем на другом уровне.

Но Тамара ответила и тоже, верно, невпопад, что невелика доблесть — начальнику быть отходчивым. Это легко. А вот когда подчиненный действительно и внутри быстро отходит, легко отходчив — вот сложность, вот высота духа.

Они опять засмеялись.

Красивая женщина красиво улыбнулась и красиво пожелала не бояться.

«А я и не боюсь», — подумал он, но вслух лицемерить не стал, постеснялся. Доктор понимает, и у самой тоже… Он взглянул на ее глаза и прошел в кабинет, где получил полную информацию обо всех этапах предстоящего.

Его возьмут в операционную, дадут наркоз, сквозь спинномозговой канал проведут иголки в позвоночник, после чего, выведя из наркоза, в бодрствующем состоянии повезут в рентгеновский кабинет, сделают снимок, убедятся в правильном положении иголок, введут в эти иголки контрастное вещество, вновь сделают снимок, чтобы подтвердить предполагаемое состояние дисков между позвонками, и, если все окажется так, как думали, снова отвезут в операционную, и там в эти диски через эти иголки введут лекарство, папаин то есть, которое и наведет порядок. Потом наложат глухую гипсовую повязку на весь торс — таз, живот, грудь до половины, а через несколько дней сменят эту повязку на гипсовый корсет, и его надо будет носить в течение месяца.

Александр Владимирович говорил все это суровым, официальным голосом. Закончил, улыбнулся неофициально и спросил, легче ли после всего услышанного стало Борису.

Борис. Дмитриевич подумал, что тоже не очень любит рассказывать про предстоящую операцию, но он вообще сейчас многое пересмотрел, переоценил из того, что раньше делал, считал правильным, полезным, что любил или наоборот…

Впрочем, еще не переоценил, а задумался. Пока задумался. Как говорится, важна не истина, а путь к ней. Борис задумался и стал на путь к истине.

11

Истина, истина! — синяя птица думающих. А для недумающих она не синяя птица, она — вот она, бери и клади за пазуху, в мозги свои.

Начальники, заведующие, хирург и больной расстались, Каждый пошел по своему пути: Саша переодеваться, Борис сел на диванчик рядом с Тамарой. В дверях он разминулся с каким-то доктором. Уже по обращению Борис понял, что пришел кто-то из распоряжающихся. За дверьми с первых же слов разговор стал громким, как бывает, когда оба собеседника не уверены ни в правоте, ни в конечном результате, хотя он им и был известен.

Борис. Думаешь, невелика заслуга отходчивость начальника?

Доктор. Александр Владимирович, на эту субботу и воскресенье ваше отделение должно выделить по два человека на овощную базу.

Тамара. Конечно. Когда ты начальник, ты волен делать, что хочешь: хочешь — накричишь, хочешь — поощришь, хочешь — простишь. Это сознание, знаешь, как легко может делать добрым.

Александр Владимирович. Что ж вы мне говорите за два дня! Где я вам сейчас найду?

Доктор. Во-первых, не нам, а всем. Во-вторых, я тоже только узнал. Что делать?

Борис. И действительно делаются добрыми? Это только возможность.

Александр Владимирович. Что делать! Поздно, сейчас уже невозможно. Как я скажу им? Меня разорвут.

Тамара. Конечно, сам посмотри: хорошо живущие призывают к добру, к покою, к миру. У них есть такая реальная возможность. В и воле ее использовать. Толстой, например, использовал, а Иван Грозный — наоборот. А голодный Пугачев и не имел такой возможности.

Доктор. Александр, не шуми зря. Должен понимать ситуацию. Все мы любим капусту и кислую, и сладкую, и тушеную — надо помочь. Для себя все делаем.

Александр Владимирович. Для себя! Я же не прошу мне помочь лечить, хотя тоже было бы для себя…

Борис. Спекуляция. Сравниваешь разные времена, разные ситуации. И не о том вовсе речь.