Игра престолов: прочтение смыслов - [28]

К этому моменту читатели начали задавать Мартину не очень приятные вопросы о расизме в «Песни льда и пламени», а также о сознательной варваризации образа степняков. В вину Мартину поставили и не очень хорошее знание матчасти. Писателю пришлось оправдываться — и, судя по всему, делал он это без большой охоты.

«Дотракийцы состоят частично из гуннов, а частично из монголов, в некоторой степени из степных племён, таких как авары и мадьяры. Я также ввёл в них несколько элементов кочевых индейских племён и им подобных людей. А ещё я добавил фантазии. Это фантазия», — отметил писатель в интервью 2013 года.

Мартин не скрывает, что дотракийцы из книги получились немного однобокими.

«Да, дотракийцы варвары. Но и монголы тоже были варвары… Монголы в некоторые моменты истории были весьма утончёнными, но даже на пике своего развития они любили создавать гигансткие башни из человеческих голов», — отмечает Мартин.

Таким образом, писатель расписывается в том, что первоисточников (по состоянию на 2013 год) он не читал, с реальными кочевниками не знаком. В интервью он характеризует дотракийцев с помощью привычных стереотипов, как и римские хронисты за много столетий до него, Джордж Мартин говорит о «варварстве» кочевников, их «кровожадности» и способности кочевников собирать человеческие головы в башни.

Главным и очевидным источником вдохновения Мартина при создании образа дотракийцев были степные народы раннего Средневековья. Из образов монгольской империи пришёл отсюда и главный термин для обозначения главы клана — кхал, и относительно высокая роль женщин, и многие другие детали, заканчивая достаточно хорошо проработанным образом «Великого Скакуна, который поведёт дотракийцев через море. В этом образа угадывается вполне реальный прототип — поход монголов во главе с Батыем в 1239–1243 году «к последнему морю», на Запад, во время которого татаро-монголы разбили венгров в битве при реке Шайо и поляков при Лигнице и залили кровью всю восточную Европу вплоть до западных пределов Хорватии.

В полном соответствии с тем, что ему, очевидно, приходилось читать, Мартин воспроизводит политический образ жизни степного народа, который ещё не достиг стадии объединения под властью одного кхала, а вместо этого находится в разрозненном состоянии. Это самая разрозненность действительно была важной особенностью многих групп тюркского кочевого мира. В отличие от несчастных брави, рабовладельцев Астапора или уже упомянутых здесь рыцарей, о монголах Джордж Мартин какие-то книги в детстве всё же читал. Скорее всего, это была неплохая популярная литература, возможно, работы американского историка Питера Голдена. Однако даже в этом случае на детальную проработку сюжета писателя не хватило — и видно это в первую очередь не столько по описаниям людей степи (которые достаточно стандартны), сколько по описаниям природы, или, вернее, по их отсутствию.

Однако помимо работ по Чингисхану есть и другой источник по жизни кочевников, который, возможно, послужил источником вдохновения для Мартина и о котором Мартин умолчал. Это «Истории», или «Музы», которые были созданы греческим писателем Геродотом и ярляются важной составляющей классического образования в США. И если даже курсов по Геродоту журналист Мартин не слушал, то в его университетской (а скорее всего, и личной) библиотеке Геродот наверняка был. Иначе совпадения между «Песнью льда и пламени» и текстом Геродота объяснить сложно.

Реальный источник: скифы Геродота?

В 1980 году на прилавках книжных магазинов Парижа появилась книга французского исследователя Франсуа Артога «Зеркало Геродота» об использовании чужого в создании истории. В этой книге французский исследователь разобрал образ кочевых скифов, который был создан древнегреческим историком Геродотом. Он рассмотрел то, как Геродот описывал земли кочевников, их систему власти, общества, религию и нравы. Артог впервые доказал, что информация о скифах в произведении Геродота была в значительной степени построена на отзеркаливании представлений древних греков о самих себе. Иными словами, «отец истории» Геродот был также отцом жанра фэнтези, просто несколько иного рода, чем мы привыкли полагать.

Согласно Артогу, одной из главных характеристик скифов в представлениях является их «не-местность». Скифы Геродота живут в пространственной пустоте, в апории, немеете с отсутствием хотя бы малейших ориентиров. Исследования профессора Висконсинского университета Анатолия Хазанова показали, что в реальности дело обстоит не так — степные народы имеют собственную систему ориентации в пространстве, которая позволяет им «читать» знаки рельефа в степи так же легко, как мы с вами различаем башни Кремля. Однако для оседлых народов эта система знаков нечитаема — и потому Геродот пишет о «месте без места».

Эти представления Геродота оказались весьма популярными и устойчивыми — и вот уже не греческий, а американский беллетрист строит из привычных кубиков образ «Дотракийского моря» как поросшей травой пустыни, в которой ничего, да и никого, нет. Степь Дотрака широка, и в ней, по старой археологической песне, нет конца и края. Единственные ориентиры — это границы этого самого пространства с оседлыми народами, а также многочисленные реки. В четвертой книге своей «Истории», известной русскому читателю под названием «Мельпомена», Геродот подробно описывает реки (которых он не видел) и взаимодействия кочевников с жителями греческих городов. Во время одного из этих взаимодействий у скифского царя Скила появляется дворец в Ольвии, в котором он живёт, ведя себя как грек (за что его потом убивают скифы).