Игра по чужим правилам - [15]

Киваю в ответ. Витька с родителями уедут сразу после Миладки, в ноябре этого года. А пока…

«Мелькает белая жилетная подкладка.

Мулатка тает от любви, как шоколадка,

в мужском объятии посапывая сладко.

Где надо – гладко, где надо – шерсть…»

А много ли слушателей вспомнит о «Максимилиане Габсбурге, называющем себя императором Мексики» и о его страшной судьбе? Да и плевать. Пусть мёртвые хоронят свих мертвецов… Эй, где там моя персональная мулатка, сиречь, Нинон?

«А в тишине под сенью девственного леса

Хуарец, действуя как двигатель прогресса,

Забывшим начисто, как выглядят два песо,

Пеонам новые винтовки выдает…»

Затворы клацают; в расчерченной на клетки

Хуарец ведомости делает отметки.

И попугай весьма тропической расцветки

Сидит на ветке и вот так поет…»

Это всё в чистом виде понты голимые, самолюбование. А что? Имеем в кои-то веки право! Альтер эго на кураже, как и мы с Астом. Между прочим, вполне заслуженно – это ведь он провёл бой, я лишь подсказал пару мелочей, типа давешнего «жеста Морфиуса», да приглядывал, чтобы если что, мгновенно перехватить «управление».

Но – не понадобилось. Справился.

"Презренье к ближнему у нюхающих розы

пускай не лучше, но честней гражданской позы.

И то и это вызывает кровь и слезы.

Тем более в тропиках у нас, где смерть, увы,

Распространяется, как мухами – зараза,

иль как в кафе удачно брошенная фраза,

и где у черепа в кустах всегда три глаза,

и в каждом – пышный пучок травы"!..[2]»

Так-то. А вот и Нинон – глаза горят, сама льнёт к герою дня, на всё готовая, на всё согласная, и я вижу, как вспыхивают огоньки зависти во взглядах то одной, то другой из наших девчонок. Уж извини альтер эго, жизнь – штука порой несправедливая. И судьба тебе сегодня отдыхать за мутной завесой подсознания, в то время как «Второй», как ты меня называешь, будет вкушать заслуженные, хоть и запретные плоды победы.

…да ладно, чего там! Успеешь ещё, какие твои годы…

1979 г., июнь,

Подмосковье.

Вечер с печальным финалом.

Новый трудовой день. Жара, свёкла, «Работай, негр, солнце ещё высоко». Мы с Астом не воспользовались возможностью откосить от «плантаций» на конюшне и честно пашем вместе со всеми. Тем более, что на хозяйство Фомича сегодня, ближе к вечеру, у нас имеются планы.

Дело в том, что вечером должны приехать наши классные. Мы решаем встретить их с помпой. Галина предварительно позвонила, сообщила на какой электричке они с Татьяной Иосифовной приедут. Причём – позвонила прямо с переговорного пункта на вокзале, так что можно рассчитывать, что планы в последний момент не изменятся. Ну и мы с Астом готовы – у Фомича позаимствован Председатель, на этот раз вместе с седлом, и тихая соловая кобылка Фрося. Кобылка запряжена в телегу, на которую навалена свежая солнечно-жёлтая солома, прикрытая чистой мешковиной. Такой процессией мы и отправляемся встречать наших классных – я верхом на Председателе, Аст же правит гужевым транспортом – научился за время практики. С ним на телеге Катюшка Клейман – в руках у неё глечик (так, на малороссийский манер, здесь называют глиняные кувшины) с молоком и завёрнутые в тряпицу пирожки, продукция нашего пищеблока. Ритуля Дымшиц постаралась – капустой, с картошкой, с луком и яйцами. Вку-у-сные…

От станции Галина с Татьяной Иосифовной собираются ехать на автобусе – местном облупленном «ПАЗике», в который на вечерние рейсы народу набивается, что шпроты в банку. Но мы их от это избавим: встретим прямо у платформы, подсадим, забросим на телегу вещи и отвезём со всем полагающимся деревенским шиком. Конечно, получится подольше, чем на механической тяге, зато – погода изумительная, июньский вечер тих и прозрачен, на шоссе пусто, хоть шаром покати. Лошади фыркают, на мягкой соломе так удобно сидеть и хлебать из глиняной посудины парное, ещё тёплое молоко вечернего надоя. Некрасов пополам с Есениным и прочими прелестями русской деревни – получите!

Если честно, то вся эта встреча – не что иное, как самый примитивный подхалимаж. Классным наверняка наплетут сорок бочек арестантов про наши с Астом подвиги – вот мы и стараемся заранее умилостивить. А если серьёзно – мне просто радостно от того, как всё сложилось. Радостно видеть улыбки гостий, слышать изумлённые ахи и охи, подъезжать на ходу поближе к телеге, чтобы Галина и её подруга могли, привстав, потрепать могучую шею Председателя и протянуть ему на открытой (непременно открытой, Катюшка объяснила) ладони кусок пирожка. И снова восхититься, как конь благодарно фыркает и тянется за новой подачкой… А я, расслабленный, довольный как слон, уступаю альтер эго и делаю шаг вглубь.

«Щёлк-щёлк…»

Поворот к «усадьбе». Телега сворачивает с растрескавшихся бетонных плит на пыльную грунтовку, и Денька, демонстрируя новообретённые навыки (прав «Второй», прав, он учится с невероятной какой-то стремительностью) пускает Председателя в карьер, не забыв лихо, по-разбойничьи свистнуть. Восторг, упоение – барабанная дробь копыт, ветер в ушах, и пыльный шлейф тянулся за бешено несущимся жеребцом. Ускакав вперёд метров на триста, Женька осадил коня, развернул – и назад, тем же бешеным аллюром. И, не доезжая до телеги метров десять, снова осадил и – резко, как не раз это делал «