Игра на своем поле - [21]

– А-а, так она и до вас добралась! – Странно, в слово «она» была вложена изрядная доля презрения. – Что она знает? Она даже и не догадывается…

Последовала долгая и неловкая пауза.

– Я не требую от вас признаний, – проговорил, наконец, Чарльз. – Но если это и в самом деле так ужасно, может быть, вам лучше все-таки поделиться со мной? Иной раз поговоришь с человеком, и оказывается, что все не так уж страшно. Однако если не хотите, не нужно.

– Я хочу, чтобы вы не думали обо мне плохо, сэр, и считали меня честным человеком, – очень серьезно отозвался Блент, и Чарльз с теплым чувством отметил, что их характеры в чем-то схожи. – Я действительно совершил дурной поступок. Больше того – непростительный. А потом хотел как-то поправить дело, но только запутался еще хуже.

Чарльз помолчал выжидая.

– Я взял деньги, чтобы не играть, – сказал Блент.

Чарльз знал: когда приходится выслушивать подобные признания, нельзя показывать, что ты поражен и тем более потрясен. Кто бы ты ни был: священник, психиатр или всего лишь профессор истории, надо сохранять бесстрастный вид.

И, зная все это, Чарльз был тем не менее потрясен и возмущен до глубины души.

– Господи, зачем?

Теперь, когда самое страшное было сказано, у Блента высохли слезы, и он заговорил внятно:

– До сих пор не могу себе объяснить. Я пробовал разобраться, но все это были, как говорится, поиски логического обоснования задним числом. Да и какие тут могут быть резоны! – мрачно заключил он.

– Расскажите, как это случилось?

– Не знаю. Случилось – и все…

– Нет, постойте, – нетерпеливо перебил его Чарльз. – Должны вы хоть что-то знать? Не во сне же это произошло! И о какой сумме идет речь?

– Пятьсот долларов вперед и полторы тысячи после того, как мы проиграем.

– Кто вам их дал?

– В том-то и дело, мистер Осмэн, что не знаю.

– Не знаете?

– Ну, просто какой-то тип. Толстый такой, седой, курчавый, в легком верблюжьем пальто. Еврей, по-моему.

– Слушайте, мистер, – сказал Чарльз. – Это никуда не годится. Не все жулики – евреи. Вам о человеке ничего не известно, а вот что он еврей, вы определили сразу же. Это недостойно.

– Простите, сэр. У меня нет расовых предрассудков. Просто судя по виду.

– Ладно. Дальше, пожалуйста.

– Он предложил мне деньги.

– А где все это было?

– В пансионе, где я живу, в моей комнате.

– Итак, он предложил вам деньги, и вы их преспокойно взяли?

– Нет, сэр. Сначала я подумал, что он меня разыгрывает. Мне стало противно, и я ему сказал, что по-настоящему надо бы вышвырнуть его за дверь или рассказать все тренеру. Тогда он пригрозил напечатать в газетах, что я взял взятку, а после раскаялся. Такая история может мне здорово повредить. Потом он начал говорить о моем будущем, о том, что быть футболистом неплохо, но есть на свете вещи и получше футбола. И к тому же на моем таланте и мастерстве наживается уйма народа, и, стало быть, мне повезло, что он обратил на меня внимание.

– А вы сидели и слушали с милой улыбкой?

– Понимаете, сэр, мне и самому такое приходило в голову. Я всегда был беден. Кстати, – Блент оживился, – это похоже на то, что иногда говорит на занятиях мистер Солмон.

– Вот как? Что же, например?

– Что в современном мире люди делятся на дураков и мошенников и что философские теории – не более как средство держать людей в подчинении. За самыми возвышенными этическими воззрениями кроется низменный расчет, и нужно уметь его распознавать. И если хочешь преуспеть в этом жестоком мире, научись ничему не верить, а лишь сохранять внешнее приличие и делать деньги.

– А вы не знаете, Реймонд, что существуют и другие взгляды? И не кажется ли вам, что наставления мистера Солмона сильно расходятся с его личным примером?

– Ну, не знаю, сэр, – запальчиво возразил Блент. – Неужели мы должны слушать своих преподавателей просто так, для удовольствия? Я учусь для того, чтобы извлечь из образования и практическую пользу.

– Вы уже и так, кажется, извлекли, – сказал Чарльз. – Ну-с, и тогда вы взяли деньги?

– Нет. Пока у нас только шел разговор, что мне сделать, если я их возьму. Он поинтересовался, например, смогу ли я играть плохо, но чтобы со стороны все выглядело нормально и меня не удалили с поля. Я ответил, что, пожалуй, да. А могу я обеспечить, чтобы ребята из той команды обставили нас больше чем на двенадцать очков? Я сказал, что у них есть шансы справиться с этой задачей и без меня. Тогда, говорит он, это будет для вас совсем легкий заработок. Я сказал, что мне это дело не нравится, а он говорит: «Не будь ребенком, пора знать жизнь!»

– Двенадцать очков?

– Да. И здесь как раз случилось то, что трудно понять, сэр. Я рассмеялся и сказал: ну хорошо. И знаете, такой восторг меня охватил в ту минуту, я просто себя не помнил от счастья и весь подобрался, как в первые минуты, когда мяч вводят в игру. Этот тип меня предупредил, чтобы я решал твердо: он не любит, когда человек скажет, а потом на попятный. А у меня уже голова пошла кругом: в первый раз в жизни захотелось послать все на свете к чертям, и я ему ответил, что решил твердо. На том и покончили.

– А дальше?

– На другой день пришло заказное письмо, и в нем деньги. Меня не было дома, так что расписалась хозяйка. – Блент достал из кармана пухлый бумажник и выложил из него на стол пачку двадцатидолларовых купюр.