Игра на своем поле - [2]

– Мы не помешали, сэр? – Барбер обвел взглядом аудиторию, давая понять, что при подобных обстоятельствах эта вежливая фраза – пустая формальность. – Если вы заняты, мы зайдем з другой раз. Но, может быть, вы уделите нам несколько минут?

– С удовольствием. Начинайте вашу речь, джентльмены.

– Речь? – с некоторой обидой переспросил Барбер.

– Иносказательно, – пояснил Чарльз.

– Я надеюсь, – начал Барбер, – вы не подумаете, что мы с недостаточным уважением относимся к преподавателям вообще или к вам лично, если я вам прямо скажу, зачем мы сюда пришли. Мы хотим попросить вас пересмотреть одно ваше недавнее решение – решение, принять которое вы, бесспорно, имели полное право. Непосредственно это решение касается лишь одного из нас, но косвенно затрагивает всех.

Барбер произнес это вступление искренним и серьезным тоном, глядя Чарльзу прямо в глаза. Да и вообще весь его вид говорил о том, что он человек искренний и серьезный. Правда, это казалось в нем чем-то вроде профессиональной привычки: Положительный Молодой Человек, довольно плотный, белобрысый и уже с намечающейся лысиной. Среди студентов, отдававших решительное предпочтение джинсам, штормовкам и ярким спортивным курткам, Барбер выделялся темно-синими костюмами, как будто заранее наметив и утвердив собственный облик, каким он станет через двадцать лет. Даже его полнота производила впечатление солидности и ощущалась скорее как символ политической благонадежности, чем физиологическая особенность. Не поддаваться раздражению, предостерег себя Чарльз. В конце концов появление такой делегации, безусловно, следовало ожидать. И уж, во всяком случае, студент Барбер не виноват, что барберы, как разновидность человеческой породы, внушают отвращение профессору Осмэну. Впрочем, пора все-таки прервать этот явно заученный монолог и заставить молодчика изъясняться своими словами.

– Мистер Барбер, вы не на митинге, – мягко заметил он. – Я ведь довольно ясно представляю себе, в чем дело. Речь идет о Реймонде Бленте, верно? Так не лучше ли вам сказать без обиняков, что вы от меня хотите? А потом посмотрим, могу ли я это сделать.

– Простите, сэр. Вы знаете, как нам, студентам, нелегко говорить с преподавателем. Со вчерашнего дня я только об этом и думал – поневоле получилась целая речь.

Чарльз уловил подлинную искренность, мелькнувшую из-под маски искренности рассчитанной, и улыбнулся.

– Вас, сэр, скорее всего, не слишком интересует футбол, – сказал Барбер. – И действительно, кое-кто у нас придает ему такое огромное значение, что это просто глупо.

– Напротив. То есть меня футбол как раз интересует. Я не пропускаю ни одного матча на нашем поле.

– Тогда вы понимаете, что значит для нас Блент?

– Понимаю.

– Ну вот. И мы подумали, нельзя ли нам, сэр, найти какой-то выход из того положения, в которое попал Блент, как нарочно, в самую последнюю минуту.

Барбер умолк и впервые за весь разговор отвел глаза. «При всей своей трогательной наивности, – подумал Чарльз, – он смутно догадывается, что произносить такое вслух по меньшей мере неудобно».

– Иными словами, – сказал он, – я просто должен взять свою ведомость и заменить единицу тройкой? Или даже лучше четверкой? Единицу совсем легко переделать на четверку: один росчерк пера – и все. И Блент может играть в финальном матче на своем поле. Так?

– Я понимаю, сэр. То, что мы просим, – нешуточная вещь. – Барбер поник головой – казалось, он задумался над тем, насколько это в самом деле нешуточная вещь.

– До этого, возможно, не дойдет, – в первый раз подал голос Да-Сильва. Он затворил дверь, – Вы могли бы сказать, что хотите еще раз просмотреть работу Блента и сообщить окончательную оценку только в понедельник.

– Мистер Да-Сильва, – спросил Чарльз, – и это правда, что вы член Комитета студенческой чести?!

– Да, сэр.

– И даже председатель! – вставил Барбер, бросив предостерегающий взгляд на своего товарища.

– Да? Ну и ну! – вздохнул Чарльз.

– В самом деле, Лу! – укоризненно подхватил Барбер и снова повернулся к Чарльзу. – Я знаю, что Лу не собирался всерьез предлагать вам ничего подобного. Просто мы вчера на собрании решали, как быть, и само собой, помимо дельных предложений, наслушались немало всякого вздора.

– У вас было специальное собрание по этому поводу?

– Понимаете, сэр, дело-то неотложное. Если что-нибудь вообще можно предпринять, то только сегодня. Я знаю, как трудно приходится вам, преподавателям, из-за того, что ноябрьская сессия совпадает с футбольным сезоном. Если бы дирекция действовала с умом, она назначала бы зачеты дней на десять позже. Но что есть, то есть, и в результате – вот вам. – Барбер выразительно развел руками, как бы говоря, что они с Чарльзом – оба в равной степени – жертвы жестокой судьбы.

– По воле обстоятельств нам всем иногда приходится трудно, мистер Барбер, – сказал Чарльз. – Кстати, я не думаю, чтоб вы пришли сюда без готового решения, этически приемлемого. В конце концов все уже известно, ведомости вывешены, и Блент не имеет права играть. А ведь, наверное, даже в НССА (Национальная студенческая спортивная ассоциация) могут заинтересоваться, почему решение было столь своевременно пересмотрено.