Игра на чужом поле. 30 лет во главе разведки - [8]

.

С моей матерью Эльзой отец познакомился, работая городским врачом в Ремшейде, и, несмотря на кротость, свойственную девушке, она оказалась достаточно упрямой, чтобы, рассердив родственников, выйти замуж за еврея.

Когда я сегодня вспоминаю родителей, то отец как образец для подражания постоянно со мной благодаря его делам и книгам, и все же мне кажется, что тихое влияние матери было едва ли не больше отцовского. Терпимость наряду с уравновешенностью и невозмутимостью были, может быть, ее наиболее характерными свойствами. Волнующая судьба нашей семьи дала ей более чем достаточно поводов доказать несокрушимое гражданское мужество, тогда как ее терпение было доведено до грани возможного любовными связями отца. И то, что, несмотря на такие испытания, брак моих родителей сохранился до смерти отца в 1953 году, — немалое доказательство не только их любви друг к другу, но и терпения и нежной снисходительности моей матери.

Я, старший сын Эльзы и Фридриха Вольфов, родился в 1923 году в небольшом вюртембергском городке Хехинген. Это было время полного обесценения денег, галопирующей инфляции, и мои родители радовались, если пациенты-крестьяне оплачивали врачу гонорар яйцами и маслом, а не бумажными деньгами, которые ничего не стоили.

Воспоминания о моем раннем детстве, о пейзажах Швабской Юры, а позже о Штутгарте одновременно пестры и ясны. Отец был убежденным защитником вегетарианскою питания и физической закалки, включая, разумеется, и культуризм. Недалеко от Хехингена жил дядя отца д-р Мориц Мейер, которого у нас в семье называли “дедуля”. Этот бывший советник земельного суда перессорился со всеми именитыми жителями Хехингена, слыл чудаком и пользовался славой чудесного доктора. Он был вегетарианцем и жил в лесу. Возможно, именно его пример и побудил отца отвернуться от классической медицины и заняться лечением с помощью природных веществ и гомеопатии. Именно этому дяде отец посвятил свою книгу “Природа как врач и помощник”.

Эта книга, учебник здоровья для целой семьи, сразу получившая большой успех у читателей, расходилась даже в “третьем рейхе”, правда отец больше не получал доли от прибыли. Но вначале гонорары позволили нам переехать в Штутгарт, в настоящий крупный город. Мы жили там в новом доме, где находился и врачебный кабинет отца.

Слова “усталость” отец не знал. Наряду с врачебной практикой он писал пьесы, которые сделали его популярным во всей Германии, и не упускал возможности выступить с докладами по социальным, медицинским и политическим вопросам. Ему пришлось даже ненадолго познакомиться с тюрьмой, когда он был осужден за пьесу “Цианистый калий”, клеймившую запрет абортов[3].

Родители вступили в коммунистическую партию в тот год, когда я пошел в школу, и я стал юным пионером, как позже и мой брат Конрад. Мы с гордостью носили красные пионерские галстуки и, как завороженные, прислушивались к тому, что рассказывали родители, вернувшиеся из первой поездки в Советский Союз, который казался нам сказочным царством. Собирая деньги для бастовавших металлистов или распространяя листовки во время предвыборной кампании, мы казались сами себе почти настоящими политическими бойцами и очень взрослыми. Мы не могли разделить воодушевления родителей только в том, что касалось еды. Я и брат с завистью поглядывали на бутерброды с колбасой, которые уплетали одноклассники, и Конрад намеревался съесть целого быка, как только станет большим.

Я хорошо помню события, связанные с захватом власти нацистами. Тогда я впервые узнал, что мы евреи и поэтому подвергались преследованиям со стороны новых властителей не только по политическим причинам. После поджога рейхстага в феврале 1933 года отцу пришлось бежать за границу, и уже вскоре чиновники уголовной полиции в сопровождении штурмовиков стали появляться у наших дверей, чтобы проводить обыски. Мне угрожали, что я попаду в Хойберг, если не скажу, где отец. Хойберг был первым концлагерем в Баден-Вюртемберге. Незадолго до того, как мать вместе с нами последовала за отцом в эмиграцию, мы еще раз навестили “дедулю” в его уединении. Было как раз время Пасхи, и поэтому он мог предложить нам только мацу, от которой наши лица вытянулись. Но скудное угощение было вознаграждено яркими рассказами деда.

Друзья-коммунисты переправили нас с матерью через швейцарскую границу и оттуда во Францию. Так как мы, “нежелательные иностранцы”, не могли получить вида на жительство, приходилось прятаться. Друзья устроили нас на небольшом острове Иль-де-Бреа у побережья Бретани. Я и мой брат провели там чудесное лето, полное мальчишеских приключений, а отец написал свою драму “Профессор Мамлок”, которая стала первым литературным свидетельством преследования евреев в Германии. До немецкой премьеры, состоявшейся в Цюрихе, пьеса была поставлена в еврейском театре в Варшаве. Ее включали в свой репертуар театры всего мира.

Это не прибавило Фридриху Вольфу популярности в стране, где господствовали нацисты, и расплата не заставила себя долго ждать. В 1934 году наше имущество было конфисковано, имя отца попало в список “вредных и нежелательных писателей”, а затем вся семья была лишена германского гражданства. В 1937 году имя отца вместе с нашими даже появилось в списке разыскиваемых. Теперь мы с братом могли и вправду чувствовать себя взрослыми — ведь нас преследовали как опасных преступников!