Игра мечом - [3]

Профессор все стал делать через пень-колоду, даже на сцене, выполняя их номер, который никогда особо не увлекал его с тех пор, как он смастерил этот большой тессеракт. Как-то раз он промахнулся и ткнул шпагой мимо отверстия.

Клинок, отраженный твердейшей пластиковой стенкой, ранил ему ступню. Это была реальная рана в реальном времени, а в не рассеянном по пространственно- временному континууму, так что оказалась исключительно болезненной и не затягивалась целую неделю. Каждый раз, когда он ступал на раненую ногу, боль вызывала в нем решимость отделаться от девушки, пока, наконец, его творческая мысль ученого-тополога не подсказала ему выход.

У него имелся постоянный набор мечей и шпаг всех времен и народов, с которыми он выступал на сцене. Однажды вечером он положил под руку рядом с кроватью точную копию короткого римского меча. В свое время этот меч являлся для оружейников крупным техническим достижением: красивая внешняя форма сочеталась в нем с сокрушительным ударом.

Вернувшись раз вечером домой, он галантно снял со своей возлюбленной блестящую мишурную накидку, а когда она подняла свои полные округлые руки и топнула одной ногой, он одним экстравагантным движением сорвал с нее юбку и потащил мыться в ванную.

После того, как они обтерли друг друга полотенцами, он пылко поцеловал ее и как- то томно-страстно и несколько озабоченно сказал ей:

- Дорогая моя, как ты считаешь, не прорепетировать ли нам наш последний номер? Я что-то не могу понять, как лучше попасть вот этим мечом точно в цель...

Она, чересчур обрадованная тем, что может ему доставить, как раньше, удовольствие, тут же вскочила в тессеракт, который они держали дома (несколько капель воды еще блестели у нее на плечах), и с улыбкой, которая чуть было не заставила его отказаться от того необратимого акта, что он замыслил, повернулась к нему лицом. Однако он тотчас припомнил месяцы отупляющей пустоты и скуки, в сердце его ожесточилось. Решительно он захлопнул крышку тессеракта. Без колебаний он вонзил короткий римский меч ей прямо в сердце, насколько он мог судить о его расположении сквозь легкий сдвиг по времени в этом сооружении из пластика. При этом он умышленно сломал клинок так, что тот также оказался под воздействием медленно расходящегося переменного поля времени, а затем нанес со знанием дела парочку ударов ногой по тессеракту так, что тот тут же сморщился и осел. Вместо помятого, неправильной формы цилиндра, каким сие сооружение представлялось до этого, когда он был увеличенным размытым по времени кубом в кубе, теперь оно казалось просто одиночным кубом со сторонами шесть на шесть дюймов, с какими-то абстрактными рисунками на каждой его грани.

Сморщившийся куб был значительно тяжелее, чем представлялся по виду, однако лишь чуть тяжелее, чем весила девушка, ибо существенная часть ее массы распределилась по всему цилиндрико-сферическому пространственно-временному континууму. Вглядевшись внимательней в зеркально-гладкую поверхность одной из квадратных граней куба, он увидел, как один глаз девушки и бровь медленно растягиваются по плоскости, но ни в глазе, ни в чем другом еще, когда он пристально глянул в него, профессор не заметил и намека на панику. Он понял, что для обитательницы этой своеобразной коробки его движения настолько быстры, что кажутся просто расплывчатыми. Весело насвистывая, профессор упаковал тяжелый куб в свой рюкзак и покинул дом, небрежно бросив своему соседу-индусу:

- Прощайте, мы бросаем работу в этом паршивом цирке.

Переодевшись на автобусной станции в один из своих обычных помятых костюмов без широких плеч, "Гракх-фехтовальщик времени" (таков был его артистический псевдоним), профессор исчез навсегда с цирковой арены, чтобы вновь появиться как талантливый математик-тополог, который до этого находился "во временном творческом отпуске".

Чувство усталости и безысходности, которое чуть было не сломило его совсем до этого приключения, казалось, выгорело и навсегда испарилось. Он с радостью окунулся в учебный процесс и стал докой по части его соблюдения. Только раз в пять лет ему иногда попадался действительно стоящий, студент, но теперь он уже больше не терзался из-за этого недостатка. Когда он продвинулся далеко вверх по служебной и научной лестницам, он получил возможность окружить себя несколькими блестящими умами, и жизнь его стала настолько прекрасной, какой она, по его представлению, всегда должна была быть.

Тяжелый куб стал служить ему в качестве пресс-папье на письменном столе в его кабинете. Никто никогда не узнал бы в колеблющихся абстрактных рисунках на его зеркальных гранях топологизированные очертания мертвого человека. Иногда, через большие интервалы времени, внутри куба происходили какие-то возмущения, и на той или иной грани вдруг проступали едва различимые анатомические черты человека, с которым профессор был когда-то близко знаком, и тогда он испытывал какое-то смутное сожаление о содеянном и легкое волнение (так колеблется пепел в потухшем камине), вызванное влечением к своему единственному в жизни приключению. Он набивал трубку и, листая страницы "Журнала топологии", еще глубже погружался в размеренную сладкую жизнь университета.