Игра колибри - [58]

Дверь ее спальни была приоткрыта, я зачем-то постоял у порога, прежде чем вошел внутрь. Пространство комнаты было таким, каким я и представлял, хотя одна деталь все же бросалась в глаза. Над изголовьем кровати висела кожаная плеть, явно сувенирная, так как выглядела совершенно не тронутой.

Медленно прошелся по комнате, вдыхая воздух с незнакомым ароматом каких-то трав и сладких фруктов. Хотя Алисы здесь не было несколько дней, ее присутствие, ее прикосновение к любимым и привычным вещам ощущалось и угадывалось безошибочно. Дверца в шкафу со встроенным зеркалом была чуть приоткрыта, в ней отражается та самая кровать, где она занималась вечерним туалетом. Ей так было удобно. Я остановился у края кровати и еще раз вдохнул полной грудью чуть застоявшийся воздух. Подошел к небольшому столу рядом с тем самым окном, сквозь которое наблюдал за Алисой, и, присев на стул, осмотрел книги, стоящие рядком по дальней кромке стола. В основном это были женские романы, хотя и довольно серьезные. Среди прочих выделялись томик Терри Темпест Уильямс, сборник цитат и большая книга с улыбающимся Майком Тайсоном на обложке. Там же я заметил три пластиковые обложки фотоальбомов, какие можно найти в каждом доме, и руки сами потянулись к ним.

Листая первый фотоальбом, я старался не дышать, жадно впиваясь в каждый снимок и подолгу останавливаясь на столь приятных деталях вроде обнаженной ножки, которую Алиса показывала, придерживая задранный край юбки рукой. Любовался ее портретом с подведенными глазами и удивительно точно подобранной губной помадой. Мне особенно нравились острые черты лица. Эти фотографии, судя по тому, какой я ее помнил, были сделаны пару лет назад, когда Алиса еще училась.

Несколько снимков я сфотографировал на телефон, чтобы любоваться ими потом. Один со школьного выпускного, на котором она была в тонком бежевом платье с открытыми плечами, и еще четыре, где она позировала неизвестному фотографу в спортивном зале. Особенно мне понравилось фото, где она замерла, полуприсев с серебристым грифом штанги на плечах. Капельки пота сбегали по шее и ложбинке между грудей, но от этого Али делалась еще более привлекательной. Просмотрев оставшиеся альбомы, где снимки в основном были детскими, я поставил их на место и прошел в святая святых, в женскую ванную.

Комната оказалась на удивление просторной. Она была с круглым окошком под самым потолком, выходящим на противоположную от моего дома сторону. В дальнем углу устроена ванна, рядом, за синеватым, но прозрачным стеклом – душ, свисающий с потолка на стальной трубе, а прямо напротив двери – продолговатая раковина шириной не менее метра, у которой спокойно могло стоять два взрослых человека. Рядом с раковиной на черной и, как оказалось, керамической тумбе стояла коробка с серебристой каймой и сдвинутой крышкой, открывающей небольшой уголок моему ищущему взгляду. Стараясь смотреть под ноги, чтобы не оставить следов, я подошел ближе и, сняв крышку с коробки, уставился на россыпь сексуальных игрушек Алисы, аккуратно уложенных в нее и небрежно укрытых маленьким полотенцем. Судя по тому, что коробка стояла у раковины, Алиса, несомненно, пользовалась ее содержимым, и весьма часто. Я вернул все на место и, словно оглушенный, долго, бесконечно долго бродил по дому, заглядывая во все уголки, словно находясь в трансе и не особенно отдавая себе отчет в причинах такого поведения. Мне хотелось узнать Алису, проникнуть в ее тайны и мысли, в повседневную жизнь, такую далекую от меня и такую чужую. Мне казалось, что, несмотря на нашу переписку с ней, я совершенно не знал эту женщину и был так же далек от нее, как и до начала нашей дружбы.

Вернувшись в собственный дом, я долго не мог прийти в себя, вспоминая увиденное, и в течение всей следующей недели, пока Алиса, как она мне писала, весело и довольно активно проводила время с Кеном, загорая под нежным солнцем и наслаждаясь прохладными коктейлями, я бывал там, в ее доме. Иногда просто сидел, но чаще возвращался в спальню и рассматривал ее вещи, перелистывал фотоальбомы и просто мечтал о ней, словно она была моей любовницей.

С тех самых дней ничем не излечимая тоска поселилась в сердце, и ничто не могло изгнать, выкорчевать ее оттуда. Уже после их возвращения в город я как-то, будучи в скверном настроении, написал ей об этом, сообщив, что потерял всякий интерес к жизни и скучаю по ней… Я ждал, что Алиса каким-то непостижимым образом догадается, что она и есть причина этих мучений, но в ответ получил совет найти себе интересное хобби.

Я вновь вернулся к вырезанию из дерева и в первые недели июля мучал садового гнома, которого обещал продать Виктору. Он несколько раз звонил, но не для того, чтобы как-то поторопить или высказать недовольство, а скорее просто напоминал о себе и о своем существовании. Когда я закончил изделие, он попросил привезти гнома к нему в дом, чтобы мы вместе могли найти самое выгодное и подходящее место в его саду.

Несколько дней я не отвечал, занятый работой в Калтехе и вечерними попытками вырезать яблоко, которое в очередной раз испортил, но двадцать четвертого июля, в теплый пятничный вечер, прогуливаясь по студенческому городку, написал Виктору, что, если он не возражает, я буду у него завтра к обеду. Виктор был не против и попросил захватить с собой древесных стружек, если они остались, якобы для розжига. Стружек было много, несколько корзин, и я как раз загрузил их в отреставрированный «тахо».