Игра кавалеров - [118]
Члены английского посольства приподнялись, издавая возгласы изумления и восхищения. Французы вокруг короля благоразумно молчали, так как каждый придворный узнал доспехи, лошадей и оружие Генриха, французского короля.
Это был самый большой провал, какой когда-либо выпадал на долю Джона Стюарта д'Обиньи и выпадет когда-либо еще до тех пор, пока он не закончит дни во мраке безвестности посла — незаметной, бесславной службы вдали от двора. И опала была провозглашена публично, словно официальное объявление всем присутствующим здесь французским придворным. Смерть была бы к лорду д'Обиньи более милосердной.
Он стоял, не сводя глаз с короля, только бегло скользнув взглядом по поблескивающему на столе оружию и совсем не глядя на Лаймонда. Затем сказал чуть визгливо:
— Я удовлетворен.
Распорядитель тщетно всматривался в лица короля, коннетабля и самого ответчика, ища хоть каких-нибудь указаний, и наконец с отчаянием спросил:
— Тогда сообщите, каков ваш выбор?
Д'Обиньи был капитаном копейщиков и пытался сохранить остатки гордости. Не обращая внимания на распорядителя, он повернул свое красивое лицо к трибунам, и взгляд, минуя золотую ткань с тиснеными лилиями, устремился к королевскому гербу, тому же самому, какой он когда-то носил на груди и спине. Лорд д'Обиньи, глядя на короля, заявил:
— Я не стану делать выбор. Я прощаю нанесенное мне оскорбление и забираю назад свой вызов.
Лицо Генриха оставалось невозмутимым.
— Пожалуйста, не разочаровывайте нас, — произнес он. — Мы и наши друзья надеялись увидеть хороший бой.
— Вы его увидели, — сказал Джон Стюарт сдавленным голосом и получил от короля соизволение уйти.
Он пошел твердым шагом в окружении своей свиты, с высоко поднятым знаменем, и блистательная процессия, проходя по непотревоженному песку, не встречала на своем пути ни приветствий, ни свиста, пока наконец не потускнела и не растворилась в ночной темноте. Падение придворного фаворита происходит под тихую музыку.
На поле вышел видам: положив руку Лаймонду на плечо и нежно поглаживая его, он пригласил шотландца сразиться; представители английской делегации заерзали на своих сиденьях, стараясь не встречаться друг с другом взглядами. Нортхэмптон снова улыбался.
Они сражались на низкорослых испанских лошадях, исключительно ради публики, и за схваткой приятно было наблюдать. Видам, который не привык ухаживать за кем-либо с кинжалом в руке, все время говорил.
Фрэнсис Кроуфорд сражался искусно, хотя и чисто машинально, ибо мысли его были далеко — и победил. Его целовали, поздравляли, увенчали венком, но в конце концов, все еще поглощенный своими мыслями, он направился мимо обитых тканью бортов туда, где сидел шотландский двор. Придерживая свою маленькую лошадку, он отстегнул залог. Затем поднял голову и взглянул на детское личико: пламя факела позолотило его волосы, высветило высокий лоб, четкие, благородные черты.
Мария вскочила и снова сердито села; прядь рыжих волос свесилась за край борта.
— Но вы не дрались с господином д'Обиньи!
— Нет… Дрался король, — сказал Фрэнсис Кроуфорд.
Ее глаза широко раскрылись.
— Я не видела!
— Он дрался не так, как обычно. Но я сразился с другим кавалером, вы же знаете. Этого недостаточно?
— С господином видамом? — В голосе прозвучало пренебрежение собственности. — Он приносит мне кошек!
— О, неужели? — с интересом спросил Лаймонд. — Это единственное, чего он пока не приносил мне. Как все сложно. Ну, раз он не подходит, боюсь, мне придется оставить у себя перчатку до тех пор, пока не подвернется кто-нибудь подходящий. Как вам такая мысль?
— О, конечно, превосходно. Сохраните ее, господин Кроуфорд. На случай, если встретится кто-нибудь по-настоящему опасный. Как та ирландка, что желала мне зла.
— Нет. Мы оба ошиблись. Та леди — наш друг. — И Лаймонд, безусловно почувствовав обострившийся интерес вдовствующей королевы, переменил тему. — Я должен идти, ваше величество. Ходят слухи, что О'Лайам-Роу собирается показать двору, как играть в ирландский травяной хоккей, и там понадобятся несколько трезвых мужчин, врач и священник. Но если я возьму вашу перчатку, то и мне следует оставить вам что-нибудь на память.
И, приподнявшись на стременах, он положил что-то в протянутую ладошку маленькой королевы.
То был огромный бриллиант. Вдовствующая королева выхватила его у дочери.
— Ma mie, нет! Господин Кроуфорд, она не может принять этого. Это уж слишком.
— Он принадлежит королю, — весело возразил Лаймонд. — Насколько я понял, король не ждет, что я верну его вместе с прочей утварью.
Из-под его латной рукавицы показался кончик повязки. Мария де Гиз поняла его слишком хорошо. Никаких обязанностей, никаких обязательств, никакой ответственности — только перед самим собой. И все же… Он оставил у себя перчатку.
— Загадайте загадку, — попросила королева.
Лошадь начала проявлять нетерпение — она уже застоялась.
— Мы здесь не одни, — сказал он. — Ваш покорный слуга, миледи.
И, улыбаясь, натянул поводья.
— Тогда спойте песенку, — настаивала девочка. Этот человек принадлежал ей. Он завоевал ее залог, и все должны видеть, как приятно им быть вместе. Но он только снова улыбнулся, поклонился и двинулся с места: волна аплодисментов покатилась по трибунам, конюхи сомкнулись за его спиной, а над головой его высоко развевалось знамя.
